Но цели, которые ставил перед собой Бальфур, были серьезные. Он хотел удержать за собой пост для консолидации Антанты и усиления роли комитета имперской обороны, в чем особая нужда возникла после Танжерского кризиса 1905 года. Премьер распорядился перевооружить артиллерию на основе нового скорострельного орудия, 18-фунтовой пушки, и решительно настроился на то, чтобы оставаться при должности до тех пор 11, «пока наши расходные статьи не станут столь обязательными, что их не сможет отменить ни одно либеральное правительство». Неугомонный Чемберлен продолжал свою кампанию протекционизма. «Ходить по тонкому льду» – задача сложная, тем более сложная, когда видишь, как нарастают нетерпение в собственной партии и жажда оппозиции завладеть властью.

Все трудности затмевала одна большая «социальная проблема». Расследования и соответствующие доклады, разом появившиеся после 1900 года, предоставляли ужасающие факты о последствиях вопиющего неравенства в распределении материальных благ. Стоит лишь упомянуть повествование Б. С. Раунтри «Бедность: исследование городской жизни» (1901 год), последний том сочинения Чарльза Бута «Жизнь и труд обитателей Лондона» (1903 год), книгу Л. Чиоззы Мани «Богатство и бедность» (1905 год), доклады королевской комиссии по труду, обследования Фабианского общества нищеты, смертности и душевнобольных. Все эти материалы свидетельствовали об одном: в самой богатой стране мира треть населения жила «в условиях хронической бедности и не имела возможности удовлетворить самые примитивные потребности животного существования»12. Чиозза Мани на фактах доказал, что экономическое неравенство особенно велико именно в Англии. Если во Франции примерно с таким же населением было вдвое больше малых поместий стоимостью от 500 до 10 000 фунтов стерлингов, чем в Англии, то в Соединенном Королевстве было втрое больше поместий стоимостью свыше 50 000 фунтов стерлингов и в четыре раза больше поместий стоимостью свыше 250 000 фунтов стерлингов.

Исследования основывались только на фактах: условия для сна и отдыха, интимной жизни, диета, санитария, даже качество воздушной среды не соответствовали базовым человеческим потребностям. Профессор Хаксли подсчитал, что для нормальной жизнедеятельности человеку необходимо 800 кубических футов воздуха [130]. Даже в работном доме имелось 300. В трущобах люди ютились по три человека в спальнях размером 700 кубических футов или по восемь-девять человек с детьми в пространстве, измерявшемся 1200 кубическими футами. В комнатах кишели паразиты, лист бумаги на полу служил самодельным туалетом для испражнений; рыба по воскресеньям была единственным источником протеина для семьи из восьми человек – каждая порция измерялась двумя с половиной унциями. Дети выглядели чахлыми и бледными, с гнилыми зубами. Если кто-то из них посещал школу, то смиренно сидел за партами или спал. Плодами бедности были неграмотность, апатия и болезни. В трущобах человек погибал как личность. Во многих деревнях положение было не лучше. В деревенском доме Оксфордшира семья из восьми человек имела в своем распоряжении только две кровати и два тонких одеяла на всех. В доме Йоркшира супруг, супруга и пятеро дочерей вынуждены были умещаться на двух кроватях и спать на чердачном полу. В Сомерсете мать с тремя детьми спала в одной комнате, и ее же пятеро детей разного пола в возрасте до девятнадцати лет – спали в другой.

Условия жизни неквалифицированных рабочих ничем не отличались от существования в трущобах. На химическом заводе Шофилда в Глазго рабочие в 1897 году, когда отмечался бриллиантовый юбилей королевы, получали 3 или 4 пенса за час каторжного труда, работая двенадцать часов в день семь дней в неделю посреди ядовитых испарений без перерыва даже на обед 13. Они ели, стоя у горнов, а если не выходили на работу в воскресенье, то на следующий день их штрафовали, лишая дневного заработка. Лорд Оувертун, владелец завода, филантроп, ежегодно выделявший на благотворительность 10 000 фунтов стерлингов, был видным членом обществ соблюдения воскресенья и воскресного отдыха. В других отраслях промышленности рабочего могли подвергнуть аресту за самовольную отлучку. Если же он обращался за разрешением не выйти на работу, то ему могли отказать. Если все-таки он осмеливался остаться дома, то его на целый день отправляли в кутузку 14. В лучшем положении были квалифицированные рабочие, объединенные в Англии в цеховые профсоюзы, старейшие в Европе. Они составляли примерно пятую часть всех взрослых мужчин-рабочих, самый высокий процент по сравнению с другими странами, имели собственную систему социального и пенсионного страхования, поддерживаемую солидными фондами, и покупали продукты и товары по низким ценам в своих кооперативах. Тем не менее и они были беззащитны перед крупным капиталом, и угроза безработицы постоянно висела над ними дамокловым мечом.

Экономика Англии восстановилась после депрессии девяностых годов и в целом была на подъеме, можно сказать, процветала. Грузоперевозчики и судостроители, банкиры и фабриканты ощущали прилив сил, угольные шахты работали на полную мощь. В химической, электрической и других новых отраслях промышленности британцы не проявляли такую же предприимчивость, как их некоторые зарубежные конкуренты, но и в этих сферах предприятия, несмотря на трудности, тоже добивались определенных успехов. Тем не менее диспропорция в распределении доходов не сокращалась, а увеличивалась. В то время как богачи продолжали вести роскошный и праздный образ жизни, покупательная способность основной части населения неуклонно снижалась, что не могло не сказаться на физической деградации людей. Минимальный стандартный рост рекрута британской армии 15 был понижен с пяти футов трех дюймов, установленных в 1883 году, до пяти футов в 1900-м.

Что-то неладное было в системе. Великие механические и материальные достижения недавнего прошлого каким-то образом переменили общество и человека не в лучшую сторону. В Соединенных Штатах, где этот процесс шел особенно быстрыми темпами, Торстейн Веблен занялся исследованиями предпринимательства, а макрейкеры погрузились в изучение трущоб, скотопригонных дворов и досье «Стандарт ойл». В Англии реформаторы, писатели, журналисты-крестоносцы, фабианцы, социалисты, либералы-радикалы увлеклись поисками целительных средств. Герберт Джордж Уэллс пригрозил 16, что неупорядоченный, неплановый материальный прогресс заведет страну в очень малоприятное будущее, описанное им в 1899 году в романе «Когда спящий проснется»: все будет грандиознее – здания и города, еще более нечестивыми станут капиталисты и еще более задавленными и угнетенными – рабочие. В этом будущем все приобретет гигантские размеры и скорости и переполнится людьми, иными словами, в нем автор сознательно гиперболизировал современные тенденции. Обрушившись на пороки цивилизации, он призвал в «Ожиданиях» («Anticipations», 1900) и «Современной утопии» («A Modern Utopia», 1905) к созданию новой республики, основанной на плановом обществе и совершенствованиях, предоставленных человеку наукой.

Мир, экономность и реформы, долгое время составлявшие кредо и удовлетворявшие либералов, более не казались им адекватными для переустройства общества. Оптимистический либерализм XIX века остался в прошлом. «Гневный пессимизм» вдохновил Чарльза Мастермана написать серию очерков «Из бездны» («From the Abyss») в 1902 году и цикл литературно-социальных эссе «Под угрозой перемен» («In Peril of Change») в 1905-м. Молодой журналист, литературный редактор газеты «Дейли ньюс», приверженец англиканской церкви, женившийся на дочери Литтелтонов, дядя которой был членом кабинета Бальфура, представлял собой совершенно новый тип либерала, обеспокоенного тенденциями, предающими обещания XIX века. Другим представителем этого нового типа либерализма был одиночка-экономист Джон Аткинсон Гобсон, автор сочинения «Социальная проблема» (1901 год). Он считал, что блистательные надежды раннего либерализма погребла доктрина выживания наиболее пригодных и приспособленных особей, а энергию прогресса погасила тяга к материальному благосостоянию. Политическая экономия не помогла разрешить социальную проблему, и, по его мнению, возникла потребность в новом социальном учении, которое заложило бы «необходимую основу для искусства социального прогресса». Гобсон выделил безработицу как главный недуг общества, означавший непродуктивное использование и растрачивание человеческих ресурсов. К этой категории потерь он относил и праздное времяпрепровождение богачей: богатых бездельников мужского пола в возрасте от двадцати до шестидесяти пяти лет, не имевших профессии или ремесла, согласно переписи населения от 1891 года, насчитывалось ни много ни мало, а 250 000. Недопотребление, как следствие безработицы – вот причина всех бед, и он видел в империализме не «бремя» благородного белого человека, а стремление национальной экономики компенсировать за рубежом потерю рынка у себя дома. Взгляды Гобсона, изложенные им в «Психологии джингоизма» (1901) и «Империализме» (1902), казались основательными и убедительными, но они оскорбляли империалистов и фабианцев, веривших в империализм. Ему не предложил кафедру для формирования новой социальной науки ни один из основных университетов и даже Лондонская школа экономики, основанная фабианцами в 1894 году.