Харди страстно верил в классовую войну 24. Либералы для него ничем не отличались от тори: они были всего лишь другой разновидностью того же класса эксплуататоров. Харди впервые выдвигался как независимый рабочий кандидат в округе Среднего Ланарка в 1888 году. Тогда кандидат либералов сэр Джордж Тревельян вежливо объяснил, что нехорошо им бороться друг с другом в угоду тори, предложив ему снять свою кандидатуру и пообещав, что либералы гарантируют ему парламентское место и возмещение всех расходов на следующих выборах и будут платить ежегодно 300 фунтов стерлингов как члену парламента. Хотя Харди никогда еще не видел таких денег, он отказался от предложения. Он проиграл, получив всего лишь 617 голосов из 7000, но через четыре года его избрали как независимого кандидата в округе Саут-Уэст-Хэм. Когда он занял свое парламентское место в твиде и матерчатой кепке среди публики, одетой в сюртуки из тонкого черного сукна с шелковистой отделкой, в палате общин будто поднялся красный флаг. Харди никогда не поддавался на любезности капиталистов. Во время дебатов о безработице он, так и не услышав ни одного слова сочувствия голодающим, гневно крикнул во весь голос: «Вы обожравшиеся животные!» В другой раз, когда один член парламента отозвался о безработных как об обленившихся бездельниках, не желающих трудиться, Харди заявил, что настоящих бездельников можно каждый день видеть на Роттен-Роу [131] в цилиндрах и коротких гетрах 25. Когда Харди выступал на митингах, он казался статуей, высеченной из гранита и символизирующей освобожденного рабочего: голова откинута назад, все тело напряжено и устремлено вверх, казалось, что он воплощал «равенство, свободу и уверенность в своих силах», чувства, которые хотел внушить рабочему классу. У него не было зарплаты и политических фондов, и он содержал себя, жену и троих детей на скромные доходы от журналистики, которая позволяла ему зарабатывать максимум 210 фунтов стерлингов в год.

В 1889 году ожесточенная забастовка докеров за повышение заработка до шести пенсов в час дала толчок массовой организации неквалифицированных рабочих в профсоюзы. Она продолжалась и в девяностые годы; инициаторы занимались ею «почти с религиозным фанатизмом»26, хотя им было трудно убедить рабочих в том, что они добьются большего переговорами, а «не забастовками, извергающими зажатые эмоции».

Забастовка докеров, бушевавшая в самом центре Лондона, продемонстрировала капиталистам грубые реалии классовой войны и побудила молодых людей вроде Герберта Сэмюэла заинтересоваться политикой. Ужаснувшись условиями жизни забастовщиков, убожеством и нищетой домов и мастерских в Уайтчепеле, где он собирал голоса для брата, кандидата в совет Лондонского графства, Сэмюэл решил, что «отныне» главная «моя цель – палата общин», а главная сфера деятельности – социальное законодательство. Забастовка помогла выдвинуться на авансцену политики пламенному тред-юнионисту Джону Бёрнсу, лидеру «Объединенных машинистов», профсоюза паровозных машинистов, которого часто называли «человеком с красным флагом» из-за привычки брать его с собой на все митинги и собрания. Хотя докеры не имели никакого отношения к его профсоюзу, он взялся руководить забастовкой и помогать ее вожакам Тому Манну и Бену Тиллету. Он поддерживал добрые отношения с полицией, организовывал доставку продуктов питания и добился соглашения, предоставлявшего докерам заветный «таннер» (шестипенсовая монета) – к великому разочарованию Кропоткина, считавшего, что они упустили свой шанс. «Имея за собой 80 000 человек, Бёрнс не совершил революцию, – писал Кропоткин, – только по той причине, что боялся, как бы ему не отрубили голову»27. Однако надо сказать, что менталитет Бёрнса, несмотря на весь громогласный социализм, был до такой степени правоверно английским, что он, по определению, не мог стать революционером и никогда не разделял нежелания Харди идти на компромиссы с капитализмом. Он предпочитал бороться за интересы рабочего класса, используя те или иные альянсы в зависимости от ситуации, и когда его избрали в совет Лондонского графства, Бёрнс вступил в альянс с либералами. Его враждебное отношение к Харди, по словам Беатрисы Вебб, приобретало «масштабы маниакальности».

На профсоюзном конгрессе 1893 года Харди, несмотря на оппозицию Бёрнса, смог создать достаточную коалицию единомышленников для формирования Независимой лейбористской партии (НЛП). Мало того, его же избрали и ее председателем. Она взяла на вооружение марксистские идеи «общественной собственности на средства производства, распределения и обмена», провозгласив и готовность «возглавить революцию, к которой приведут нас экономические обстоятельства»28. Неудивительно, что цеховые профсоюзы не проявили особого желания оказывать финансовую поддержку. Через два года на всеобщих выборах 1895 года, давших Англии правительство лорда Солсбери, от Независимой лейбористской партии не был избран ни один из двадцати восьми кандидатов. «Это были самые дорогостоящие похороны после наполеоновской панихиды»29, – прокомментировал Бёрнс не без удовлетворения, которое могла с ним разделить и госпожа Вебб. «Для лейбористов было бы самоубийственно выступать независимо и настаивать на трехсторонней борьбе», – заявляла госпожа Вебб. Тем не менее консерватор-редактор Дж. Л. Гарвин предупреждал, что НЛП, несмотря на фиаско, может оказаться «самым влиятельным и беспокойным фактором в английской политике».

Между тем росло число ассоциаций предпринимателей, договаривавшихся нанимать только рабочих – не членов профсоюза. Чтобы создать «резерв» на случай забастовки, они завели «регистры свободных рабочих рук», в сущности, списки штрейкбрехеров. В 1897 году работодатели нанесли поражение старому и сильному профсоюзу «Объединенных машинистов», которые уже тридцать дней бастовали за введение восьмичасового рабочего дня. Применяя локауты, они преуспели и в борьбе с другими профсоюзами, восстановив сдельщину и отменив оплату сверхурочных часов. Иногда правительство направляло войска для поддержки нанимателей. В 1898 году предпринимательские ассоциации образовали парламентский совет работодателей для противодействия законодательствам, наносящим ущерб их интересам.

В 1900 году некоторые профсоюзы, представлявшие примерно четверть общего членства, в партнерстве с НЛП и группой Гайндмана создали Комитет рабочего представительства для избрания политических кандидатов. Фабианское общество присоединилось, неохотно и временно. Секретарем комитета назначили Рамсея Макдональда, тридцатичетырехлетнего шотландца, возникшего из полной неизвестности, основавшего Независимую лейбористскую партию и быстро завоевавшего авторитет человека, обладающего острым политическим чутьем. Поняв, что интеллектуалы здесь не нужны, группа Гайндмана вышла из комитета, и фабианцы, видя, что его деятельность не соответствует их идеалам 30, тоже фактически не принимали в нем никакого участия. Враждебность проявляли угольные, текстильные и другие старые цеховые профсоюзы. Из четырнадцати кандидатов комитета на всеобщих выборах 1900 года победили только двое – Харди и Джон Бёрнс.

Потом появилось злосчастное предписание по «Тафф Вейл». Пользуясь этим решением, и другие предприниматели начали предъявлять иски за нанесение ущерба, профсоюзы проигрывали судебные процессы, давнее право на забастовку вдруг перестало существовать, и все достижения последних лет в сфере трудовых отношений и коллективного договора оказались недействительными. Разочаровавшись в эффективности тактики прямого действия, профсоюзы пошли в политику, настроившись на то, чтобы похоронить «Тафф Вейл». Это можно было сделать только одним способом – через парламент. Членство профсоюзов в Комитете рабочего представительства более чем удвоилось за последние два года, фонды тоже выросли, и комитет одержал три победы на дополнительных выборах в 1902 и 1903 годах, в том числе одну в Дареме. Уилл Крукс, бывший член муниципального совета, гордившийся тем, что родился в работном доме, Артур Хендерсон, чугунолитейщик, и Дэвид Шаклтон, ткач, не скрывая удовлетворения, заняли свои места в палате общин, «лучшем клубе» Лондона.