"Все ясно! Ты, оказывается, парень не промах".

"Как же, держи карман шире! Промахнулся я тогда, да еще как. Мне бы и вправду поступить так, как ты говоришь. Взять хотя бы ту драгоценность, какая мне больше всех понравилась: медальон с портером жены этого паши, обрамленный двумя рядами бриллиантов...".

... При этих его словах лицо Тимара застыло, как смертная маска. Свято хранимая тайна стала-таки достоянием другого человека, а уж от него пощады не жди...

- Отец продолжал свой рассказ:

"Набил я кожаный мешок драгоценностями и вынес паше, не возбудив ничьих подозрений. Он добавил туда несколько свертков с луидорами, а затем запер мешок хитроумным английским замком и все четыре угла скрепил свинцовыми печатями. После этого спровадил меня за паланкином, чтобы я потом незаметно смог вынести мешок. Не прошло и четверти часа, как я вернулся. Он вручил мне мешок - запертый, запечатанный, - я сунул его под плащ и через садовую калитку прошмыгнул к паланкину. Всю дорогу я ощупывал мешок, явственно угадывая его содержимое: тут и аграфы, и нитки жемчуга, и агатовая шкатулка, и свертки луидоров. Час спустя я уже бал на палубе английского судна; вскоре подняли якорь, и мы отчалили из бухты Золотой Рог".

"И ведь нет чтобы меня взять с собой на Мальту! - укорил я старика с сыновней горечью. - Мне бы тогда и досталась в жены красавица - дочка паши".

"Отстань со своими глупостями! - оборвал меня старик, - Нужны вы мне были, что ты, что паша, что его красавица дочка! Я вовсе не собирался задерживаться на Мальте; деньги на дорогу паша мне выдал, так что я сел на пароход - да и в Америку! Кожаный мешок, конечно, со мню путешествовал. Однако и надул же меня проклятый турок! Заехал я к черту на рога, где меня ни одна ищейка не сыщет, и, когда наконец почувствовал себя в полной безопасности, решил распотрошить кожаный мешок. Вспорол его ножом, и - как ты думаешь, что оттуда посыпалось? Медные пуговицы, ржавые железные подковы, вместо агатовой шкатулки с алмазами - керамическая чернильница, а свертки луидоров все были подменены упакованными трубочкой медяками, какие выплачиваются капралам на недельное содержание солдат. Гнусный мошенник ухитрился провести даже такого выжигу, как я. Из ста тридцати трех градаций ни одну к нему не примеришь. Жулик из жуликов, не то что пробу ставить негде, а и номера ему не подберешь".

Старик чуть не плакал с досады.

"И я-то, простак ему доверился! Пока я ходил за паланкином, он взял такой же в точности мешок, набил всякой дрянью и снарядил меня за море. А сам тем временем со всеми сокровищами подался совсем в другую сторону; ему не пришлось откупаться от меня, чтобы сохранить тайну, он ее получил даром. Счастье еще, что есть справедливость - не только на земле но и на воде: нарвался - таки и он на вора половчее, тот его пристукнул и обобрал до нитки!".

- А кто же этот ловкач, ухитрившийся обвести вокруг пальца даже наипервейшего вора вне всяких рангов и категорий? Да это же ты, дорогой приятель: Михай Тимар Леветинцский, "золотой человек"! - Беглый каторжник встал и подчеркнуто церемонно поклонился.

Тимар не возразил ему.

- На, а теперь побеседуем в другом тоне! - проговорил Тодор Кристян. - Но ближе, чем на три шага, не подходи, и помни, что ты под прицелом.

Тимар равнодушно взглянул на дуло ружья, которое он собственноручно зарядил.

- Эта ошеломляющая новость окончательно отбила у меня охоту гнить на каторге, - продолжил авантюрист. - Я никак не мог примириться с мыслью, что крупный вор ни за что ни про что приковал к галерной скамье мелкого воришку. Ведь если бы сокровища Али Чорбаджи присвоил не Михай Тимар, а мой отец, то был бы я сейчас богатым джентльменом, единственным наследником, и ни одна живая душа не стала бы допытываться, каким образом удалось моим предкам нажить состояние. Никто ведь не допытывается у нынешних баронов и графов относительно их предков - рыцарей-грабителей. А я должен заживо пропадать тут, на смрадной галере! И все потому, что Михай Тимар увел у меня из-под носа не только сокровища, какие мне предназначались, но и девушку, с которой я был обручен: белокурую дикарочку, мне на радость подраставшую на пустынном острове. Даже ее отобрал у меня Тимар, ему, видите ли, понадобилась возлюбленная, потому что с супругой, отца которой он спровадил на тот свет, у него счастья не получилось. А репутацией своей он дорожит, в глазах людей он - образец добродетели; ну, как тут заведешь подружку из танцовщиц или циркачек, которых на его месте предпочел бы человек с хорошим вкусом вроде меня! Вот он и отыскал бедную девушку, которая о жизни, человеческих законах и понятия не имеет, которая среди людей никогда не бывает, а стало быть, и никогда не узнает, что господину Тимару она нужна лишь для мимолетных утех. Фи, господин Тимар! И ради этого стоило на пятнадцать лет приковывать меня к галерной скамье?

Удар за ударом обрушивался на голову пристыженного Тимара.

Каждый в отдельности взятый пункт обвинения не соответствовал истине: он не убивал отца Тимеи, не похищал его сокровища, не совращал Ноэми, не приковывал Тодора к галерной скамье... И все же в совокупности своей эти обвинения невыносимы!

Он надел фальшивую маску и теперь оказался повинным во всех смертных грехах.

А беглый каторжник продолжал свою речь.

- Когда мы стояли в заливе Барра до Рио до Гранде до Суль, на галере вспыхнула желтая лихорадка. Ее подцепил и мой отец. Он умирал тут же на скамье, подле меня. Заболевших каторжников никуда не уносят, так уж заведено: галерный раб должен умирать там, где прикован. Мне, конечно, от этого было мало радости. Старика сутками тряс озноб, у него зуб на зуб не попадал, а он знай себе клянет весь белый свет. Невозможно было слушать его богохульства; особенно доставалось деве Марии, и на мою беду сквернословил он по-венгерски. Отчего ему не делать бы этого по-испански - звучит столь же приятно для слуха, и другие каторжники могли бы насладиться. И чем уж ему Мадонна не угодила! Слушать было тошно; существует целый сонм святых мужского пола, ну и поносил бы их сколько влезет, а задевать честь дамы недостойно воспитанного человека и джентльмена. По этой причине я окончательно рассорился со стариком. И не из-за того, что мне надоело смотреть, как он рядом со мной загибается от желтой лихорадки, которая не нынче-завтра и на меня перекинется, - а между прочим это отнюдь не самый приятный способ околеть, - только лишь из-за его сквернословия я решил уносить ноги. Сколь бы прочные родственные узы нас ни связывали, а придется их разорвать. И я разорвал их вполне успешно, стакнувшись еще с двумя товарищами по несчастью. Надо было только выждать, когда у старика начнется агония, так как он грозился кликнуть стражу, если я вздумаю его покинуть. Ночью мы подпилили цепи; надсмотрщика, который обнаружил наш побег, мы спровадили в воду, так что он и пикнуть не успел. Затем отвязали шлюпку и пустились в плавание.

Нас крепко мотало по волнам, а неподалеку от берега шлюпка и вовсе перевернулась. Один из беглецов не умел плавать и сразу пошел ко дну; другой умел плавать, но не так хорошо, как погнавшаяся за ним акула. Я услышал лишь его предсмертный вопль, когда акула, изготовясь его заглотнуть, на миг подбросила несчастного над водою. До берега добрался один. Согласись: то перст божий. Значит, есть еще какие-то дела у меня здесь, на грешной зеле. Ты как добрый кальвинист и я как истый мусульманин оба верим в предначертание судьбы. У меня было заветное желание - попасть обратно в Европу. Уж очень хотелось тебя повидать: ты у меня теперь вместо отца остался; старика моего уже наверняка акулы сожрали, и так для него к лучшему, по крайней мере в пекло не угодит, из акульей утробы его даже самому дьяволу не выцарапать. Как я раздобыл морскую форму, паспорт, деньги на дорогу и все другое, необходимое для океанского путешествия, - я тебе расскажу как-нибудь в другой раз, за стаканчиком вина, а сперва покончим с делами. Надеюсь, ты понимаешь, что мы должны свести счеты.