— Вы будете работать не в общем помещении, а здесь, но я надеюсь, что вы этим злоупотреблять не станете. Вот ваш стол, — сухо сказал Блэр. Было ясно, что он рассматривает появление Броуди как незаконное вторжение, и, даже объясняя тому его простые обязанности, он старался вложить в свои слова как можно больше ледяного презрения. Работавшие в той же комнате двое молодых клерков с любопытством поглядывали из-за своих книг на странного пришельца, не веря, что это их новый товарищ.

— Вы запомнили, надеюсь? — сказал в заключение Блэр. — Я, кажется, все подробно объяснил.

— Когда мне приступить к работе? — глухо спросил Броуди, чувствуя, что от него ждут выражения благодарности.

— Завтра, я думаю. Сэр Джон ничего не сказал об этом. Если желаете ознакомиться с книгами, можете это сделать сейчас. — И, уже выходя из комнаты, прибавил уничтожающим тоном: — Впрочем, до гудка осталось всего полчаса, а вам, я думаю, понадобится много больше времени, чтобы осилить это дело.

Молча и словно не сознавая, что делает, Броуди сел на высокий табурет перед конторкой. Открытая счетная книга расплылась перед ним белым пятном. Он не видел цифр, которыми ему отныне предстояло заниматься, не ощущал внимательных взглядов двух безмолвных юношей, смотревших на него с каким-то странным смущением. Он — счетовод! Клерк, работающий за пятьдесят шиллингов в неделю! Душа в нем корчилась, пытаясь уйти от этого неумолимого факта, но вынуждена была признать его. Нет, он не вынесет такого… такого унижения! Как только он выйдет отсюда, он заберется куда-нибудь и будет пить, пить, пока не забудет все, погрузится в забытье, чтобы вое случившееся казалось нелепым ночным кошмаром. Сколько еще времени до гудка? Полчаса, — сказал Блэр. Ладно, подождем полчаса, а потом — свобода! С дрожью, пробежавшей по всему его телу, он, как слепой, взял перо и обмакнул его в чернила.

Не может быть, чтобы они так одевались, даже если кожа у них и черная, — говорила Нэнси, посмеиваясь. — Просто вы меня дурачите!

Сидя на кухонном столе, она плутовски посмотрела на Мэта, склонив голову набок, и, чтобы подкрепить свое замечание, поболтала перед его глазами своими красивыми ножками.

— А между тем это самая настоящая правда, — оживленно возразил Мэт. Он стоял, прислонясь спиной к шкафу, и заигрывал с Нэнси, стараясь пленить ее и взглядом, и позой, и всей своей элегантной наружностью.

— Туземные дамы, как вам угодно их называть, одеваются именно так.

— Да ну вас! — кокетливо отмахнулась Нэнси. — Вы слишком уж много знаете. Вы скоро захотите меня уверить, что в Индии обезьяны носят штаны.

Оба громко захохотали над этой шуткой, очень довольные друг другом и столь веселой и занимательной беседой: Нэнси — потому что эта беседа прервала скучное однообразие праздного утра и развлекала ее, утомленную обществом вечно угрюмого и злого отца Мэта, Мэт — потому что имел возможность блеснуть перед Нэнси своими светскими талантами, почти так же, как если бы она восседала за сверкающей стойкой какого-нибудь бара.

— Вы ужасный пустомеля, — объявила в заключение Нэнси укоризненным и вместе поощрительным тоном. — Теперь вы рассказываете, будто негры жуют красные, как кровь, орешки и потом чистят зубы палочками, а там еще, пожалуй, вздумаете уверять, будто они расчесывают волосы ножкой стула, как Дэн, — знаете, этот забавный карлик Дэн.

Они снова дружно засмеялись, потом Нэнси сделала серьезное лицо и сказала с напускной скромностью:

— Впрочем, такие басни вы, пожалуй, рассказывайте себе сколько хотите. А вот когда вы принимаетесь за свои скользкие шуточки, вы заставляете меня здорово краснеть. Конечно, вам нетрудно одурачить такую бедную наивную девушку, как я, которая никогда не была в чужих краях, — ведь вы много видели любопытного. Расскажите мне еще что-нибудь!

— Но вы, кажется, не хотели меня слушать больше? — поддразнил ее Мэт.

Нэнси надула сочные алые губы.

— Вы отлично знаете, чего я хочу, Мэт. Я люблю слушать про все те диковинные вещи, которые вы видели в чужих странах. А о женщинах вы лучше помалкивайте. Была бы я там с вами, я бы вам не позволила и глядеть на них. Расскажите-ка лучше о цветах, о красивых пестрых птицах, о зверях, о попугаях, о леопардах и тиграх. Мне хочется, чтобы вы рассказали о базарах и храмах, о статуях богов из золота и слоновой кости. Об этом мне никогда не надоест слушать!

— Такой девушке, как вы, и рассказывать приятно, — отвечал Мэт. — Вы такая ненасытная, все хотите знать. Так о чем я говорил, когда вы спросили меня насчет… ну, насчет того, о чем мне запрещено упоминать? — Он ухмыльнулся. — Да, вспомнил: о священных коровах. Вы, пожалуй, не поверите, Нэнси! Миллионы людей в Индии считают корову священным животным. Повсюду вы встречаете ее изображение, а на улицах туземных кварталов расхаживают большие коровы с цветами на рогах и венками златоцвета вокруг шеи и тычут морды повсюду, как будто весь город им принадлежит, — и в дома, и в палатки (это в Индии лавки такие), и никто их не гонит. Я раз видел, как одна корова остановилась у палатки с фруктами и овощами, и не успел я и глазом моргнуть, как она очистила всю палатку от одного конца до другого, а хозяин лавки должен был сидеть и смотреть, как она пожирает весь его товар! Когда она кончила, ему оставалось только вознести к ней молитву или повязать ей вокруг шеи остатки своих цветов.

— Да не может быть, Мэт! — ахнула Нэнси, от удивления широко раскрывая глаза. — Ну и чудеса вы рассказываете. Подумать только — чтобы люди поклонялись коровам!

— Разные бывают коровы, Нэнси! — лукаво подмигнул Мэт, но тотчас добавил уже серьезнее: — Это еще ничего. Я и не такие вещи там видел. Всего не расскажешь, Нэнси. Вам бы следовало попутешествовать, как я, и вы бы насмотрелись на такие чудеса, которые вам и во сне не снились. А есть места еще прекраснее Индии, где и климат лучше, и москитов меньше, а живется так же свободно.

Пока он говорил, увлеченный собственным красноречием, Нэнси осторожно поглядывала на него. Видела стройную фигуру в опрятном коричневом костюме, подкупающее изящество всей его внешности, бледное лицо, выражавшее слабодушие, в котором не было, однако, ничего отталкивающего, и удивлялась про себя, как она могла испугаться и бежать от него при первой их встрече. За те полтора месяца, что прошли с похорон миссис Броуди (после которых Нэнси официально была водворена в качестве экономки в дом Броуди), она мало-помалу начала благосклонно относиться к Мэту, защищать его перед отцом, предпочитать легкий разговор с ним угрюмому молчанию и неохотным односложным репликам ее пожилого любовника.

— Да вы меня не слушаете, егоза вы этакая! — воскликнул вдруг Мэт. — Какой смысл мужчине тратить даром слова и силы, если хорошенькая девушка не уделяет ему никакого внимания? А еще требовали, чтобы я вам все описал!

— Так вы находите меня хорошенькой, Мэт? — спросила она, продолжая мечтательно смотреть на него, но незаметно придав взгляду обольстительное выражение и принимая вызывающе-соблазнительную позу.