Ты спросишь, чем мы все же занимаемся? Это, пожалуй, самый трудный вопрос. Вообще-то изыскания наши официально именуются «системным анализом», но, по сути, это – та же самая «Игра». (Попробуй-ка найти у Гессе четкое ей определение!) Различные и весьма солидные организации делают нам заказы, а мы в форме аналитических записок разрабатываем для них «старинную конфуцианскую схему китайского дворика». Едва ли наш заказчик способен извлечь из этих записок нечто практически для себя ценное, но зато, перелистывая наши матрицы, разноцветные графики, схемы и таблицы, может потешить глаз и отвлечься на некоторое время от нудной, черно-белой своей текучки.

Лучше всего характер нашей деятельности и те цели, которые мы перед собой ставим, обрисовал наш Магистр в своем недавнем выступлении перед ведущими адептами:

«Необходимость нашей Игры, да и нас самих, мы можем доказать только в том случае, если будем поддерживать ее на своем высоком уровне, чутко подхватывать каждый новый успех, каждое новое направление и научную проблему, если нашей универсальности, нашей благородной Игре с мыслью о единстве мы будем придавать самый заманчивый, привлекательный и убедительный характер и будем играть в нашу Игру так, что и серьезнейший исследователь, и прилежнейший специалист не смогут уклониться от ее призыва, от ее пленительного зова».

Да, это цитата из Гессе. Но одновременно – почти дословная выдержка из выступления нашего завлаба с незначительной лишь «касталийской» орнаментацией. И суть наших усилий видна в ней отчетливейше: действительно «чутко подхватываем» каждую новую научную проблему – от генной инженерии до освоения ресурсов Мирового океана – и, описав ее «старинной конфуцианской схемой китайского дворика» – виноват, системного анализа, – делаем ее привлекательной и пленительной и для «серьезнейшего исследователя», и для «прилежнейшего специалиста» – наших работодателей и кураторов.

За широкой негнущейся спиной Предстоятеля Ордена – человека своевольного и высокомогущественного – и под ласково-бдительным взглядом Магистра Игры адепты ПНИЛИСБа страшатся лишь одного: как бы случайной улыбкой своей или неосторожным замечанием не вызвать у Верховной Коллегии подозрений в том, что они осмеливаются подвергать сомнению «сакральный характер функции Игры», и тем самым получить репутацию «неподлинного адепта». В этом вопросе наш Магистр чрезвычайно принципиален и бескомпромиссен. Он и в недавнем своем выступлении недвусмысленно подчеркивал: «Чему мы в состоянии и обязаны воспрепятствовать – так это дискредитации и обесцениванию Игры на ее родине, в нашей Педагогической провинции. Здесь борьба наша имеет смысл и приводит все к новым и новым победам».

Это изречение – тоже цитата из Гессе. Однако я могу представить тебе целый список реальных людей, уволенных из нашей лаборатории («по собственному желанию», разумеется) исключительно за эти «дискредитацию и обесценивание» и во имя «новых и новых побед».

Смешно, мой милый. И страшно. Ведь в эту «игру стеклянных бус» и я играл долгие годы: защитил на ней кандидатскую диссертацию, стал старшим научным сотрудником и членом «совета методологов», то есть «старшим и ведущим адептом»; сейчас докторскую собираюсь защищать.

И, пожалуй, самое страшное, что игра эта меня увлекала, я считал ее за истинную науку, а себя – за честного ученого; «стеклянные бусы» приходили ко мне на помощь в трудные для меня минуты, ограждали от житейских огорчений и спасали от одиночества. Тебе одному могу признаться: я мечтал стать ее Магистром!..

Вот так-то, брат. Твой Иван.

Р. S. Нет, неправильно закончил: не в том стиле. И вот как надо:

С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть,

милостивый государь,

Вашим покорнейшим слугою.

«Ведущий адепт Игры» Иоанн.

10

7 марта

Мамочка дорогая! Я не хотела тебе писать об этом, но, честное слово, не могу больше!

Иван сошел с ума! Он нас бросил. Бросил меня! Бросил девочек! Он ушел из дому, снял себе комнату в какой-то развалюхе, в которой нет ни горячей воды, ни телефона, ни парового отопления – ничего нет! И теперь живет там со своей двадцатилетней девкой, ради которой предал семью.

Ладно бы это! В конце концов, все мужчины – подлые кобели. Но он бросил работу! Бросил диссертацию, над которой работал четыре года!!!

Нет, ты мне не поверишь! Я сама до сих пор не могу поверить – он стал фотографом! Купил себе какой-то очень дорогой аппарат и теперь ходит по Москве с утра до ночи и что-то там фотографирует.

Нет, он действительно сошел с ума! Какой он, к черту, фотограф, когда он даже снимать не умеет! Он больной человек, которого надо лечить!

Я давно это замечала. После того несчастного случая, когда он попал в катастрофу, он стал другим человеком… Ненормальным! Он даже внешне изменился – похудел, осунулся.

А мне что делать?! Махнуть рукой и спокойно смотреть на то, как любимый человек губит свою семью и себя самого? Или найти эту тварь и проломить ей голову? Уверена, что это она довела Ивана до умопомрачения!

Мамочка, я с ума сойду! Если ты ко мне не приедешь, я не знаю, что могу натворить! Умоляю тебя – приезжай! Мне сейчас так плохо, ты даже не представляешь!

Света.

11

21 мая

Володька, милый, я счастливый человек! Раньше я никогда не испытывал такого состояния. Я жил – точнее, существовал – в какой-то нервозной суете, беспрестанном душевном мельтешении. Между досадным прошлым и тревожным будущим. Как глагол, у которого нет настоящего времени. Я открывал окно, выглядывал во двор, но двора как такового не видел, а либо вспоминал, как я шел по нему вчера, либо представлял, как пойду по нему завтра, причем вспоминалось мне, как правило, радостное, но безвозвратное, а представлялось горестное, но неотвратимое. И так – все тридцать шесть лет! А за окном был сад, прекрасный весенний сад с прозрачной нежностью распустившейся листвы. Теперь каждое утро, просыпаясь, я вижу у себя под окном этот сад, «очутиваюсь» в нем и чувствую, что счастлив.

Один мой бывший друг, философ по образованию, считал, что счастье – это когда человек не думает о том, счастлив ли он. Раньше мне нравился этот афоризм, а теперь я понял, что его автору попросту никогда не доводилось быть счастливым. Теперь-то я знаю, что истинно счастливый человек так же остро и осознанно переживает свое счастье, как гений – свою гениальность.

Увы, я не гений, но со временем из меня должен получиться неплохой фотограф. К этому у меня, как мне кажется, есть все задатки. Единственное, чего мне пока недостает, так это профессионализма, умения внешне воплотить внутренний образ, перенести его на фотопленку. Все мои нынешние фотографии, даже самые интересные по замыслу, пока еще отмечены клеймом любительщины: то экспозиция слегка передержана, то техника исполнения неудачна. Поэтому никуда пока не ношу свои работы, относясь к ним как к своего рода школярским этюдам. Но учусь с утра до ночи, радостно и терпеливо. По восемь часов ежедневно работаю на натуре – с восьми утра и до четырех часов дня, потом обедаю, а вечер провожу в фотолаборатории, где проявляю и печатаю отснятое за день, или в кресле за книгами и альбомами. Читаю не только специальную литературу по фотографии, но помногу – художественную литературу, классиков в первую очередь: учусь у них видеть людей, природу. Ради любопытства, Володька, перечти, скажем, Гоголя, Толстого (да того же самого Тургенева) и попробуй взглянуть на их произведения глазами фотографа: какие чисто зрительные находки, какие сочные краски, точные подсветки и непривычные ракурсы!