– Мы ждем только тебя.

Кедми трубит в свой рог. Надо садиться в машину. Дина и Яэль с малышкой уже сидят внутри. Ракефет все еще кричит. Дина даже не попрощалась с Аси. Двигатель рычит. Я втискиваюсь внутрь.

Ракефет надрывается.

– Что с тобою, Ракефет? Где болит?

Машина, пятясь, выезжает из ворот. Какие-то несколько секунд я могу видеть всю троицу, стоящую поодаль. Аси удерживает Кальдерона, который борется с ним за свое право встать перед Цви на колени.

– Сейчас он упадет, – говорит Гадди.

Который сейчас час?

Внезапно, безо всякого перехода, Ракефет умолкает.

– Точь-в-точь как было тогда, – кричит, не в силах сдержаться, Гадди.

Кедми останавливает машину.

– Сейчас она наконец замолчала. Она просто не хотела, чтобы я получил свой десерт. А ведь там готовили чертовски вкусно. Может быть, вернемся?

– Ради бога, Кедми, – кричит Яэль. – Давай домой.

– Вы тоже называете его Кедми? – удивленно спрашивает Дина.

– Никому не приходит в голову называть меня по имени. Хотя просто сказать «Израэль» было бы вполне достаточно. Тот парень чертовски хорош… Но почему Цви так над ним издевается, а?

– Выкинь это из головы, Кедми, и поехали уже. Подумаешь об этом потом.

Но хорошее настроение Кедми никто не может испортить. Он весело насвистывает, и тень от машины словно бежит за нами наперегонки по обочине тротуара. Улицы пустынны. Тихий праздничный послеполуденный час. Погода снова, похоже, готова измениться, и в воздухе пахнет дождем. Ракефет сидит, соски во рту у нее нет, широко раскрытыми глазами она смотрит прямо перед собой. В глазах этих нет и следа недавних слез.

– Что с ней происходит? – тревожно вопрошает Яэль.

– Ничего особенного.

– А который сейчас час?

– Времени достаточно, Иегуда, – отвечает Кедми, небрежно держа руль, – чтобы вы улетели от нас на другой конец света. Вы вообще счастливчик. Большинству из нас предстоит закончить свой жизненный путь с Бегином…

– Но разве сам ты не голосовал за него? – в недоумении спрашивает Яэль.

– Это абсолютно ни о чем не говорит. – Он разражается смехом, и руки его, лежащие на руле, исполняют какой-то замысловатый танец.

Квартира погружена в полутьму. Ракефет спит, запрокинув голову. Яэль, похоже, несколько успокоилась.

– Чего она хотела? – размышляет она вслух. – Что с ней вообще происходит? – И с этим она укладывает малышку в постель. Гадди уходит в детскую и тоже ложится, он лежит на спине, положив одну руку на грудь. Вся квартира кажется неопрятной. Грязные чашки для чая. Брошенная на пол открытая сумка Цви. Кедми подходит к холодильнику и достает из него большую плитку шоколада.

– Кто хочет? – предлагает он. – Сладкое к сладкому.

– Мы с Диной побудем пока в моей комнате, – говорю я Яэли. – Она хочет показать мне кое-что.

Яэль и Кедми исчезают в своей спальне. Дина усаживается на мою кровать, сбросив туфли и поджав под себя ноги, отливающие золотом в ее шелковых чулках. Она сидит, выпрямившись, – это видно даже по тени на стене. У меня голова кружится от выпитого вина. Она достает толстую пачку бумаги, исписанную убористым почерком, из своей сумки и, вдруг зардевшись, смотрит на меня.

– Вы будете первым, – мягко говорит она.

– Каким образом? Разве Аси не читал это?

– Нет.

– Нет?.. Но почему?

Она неопределенно пожимает плечами. Странная девушка. Сейчас она похожа на черную свечу, горящую синеватым пламенем.

– Скажи… между вами… что-то стряслось?

– Что заставляет вас так думать?

– Я чувствую это… нечто вроде вооруженного перемирия между вами. За целый день вы не обменялись даже словом.

– Верно. Мы давно уже не злоупотребляем разговорами.

– Но почему?

– Так получилось.

– Могу ли я хоть как-то вам помочь?

– Боюсь, что в этом случае – нет.

– Но сколько… сколько времени вы уже не разговариваете?

– Со среды.

– Прошлой недели?

– Да.

– Я не удивлюсь, если у него все это время настроение не из лучших. После среды. Он ведь посетил вместе со мной в тот день больницу. Там, поверь мне, было совсем непросто. И его вины в этом не было.

– Да. Я знаю. Он рассказал мне, что прямо перед вами поранил себе лицо.

– Он тебе об этом рассказал?

– Да. Я знаю обо всем в деталях. Но дело не в этом.

– Так в чем же?

– Сейчас я не готова об этом говорить. – Внезапно в ее голосе прозвучало нетерпение. – Вы готовы меня слушать?

– Слушать?

– Да. Выслушать то, что я хочу вам прочитать.

– Прочитать? Ах да, ты хочешь прочитать это без свидетелей, верно. Отлично, идея вовсе не плоха. Если ты предпочитаешь такой путь… Прекрасно. Я сяду вот сюда. Как называется эта вещь?

– Пока еще никак. Но сейчас это и не важно… Вы должны только обещать мне, что честно выскажете свое мнение…

Она достала из своей сумки очки и надела их, отчего ее красота только выиграла. И сразу начала читать низким, звучным, чуть-чуть хрипловатым голосом, по мере чтения становясь все более и более серьезной. Взгляд ее не отрывался от текста, а лоб прочертила мягкая, едва заметная морщинка. Проза ее была сложной, предложения длинными и замысловатыми. Ее стиль я назвал бы эклектичным. В некоторых абзацах она употребляла только имена существительные, без глаголов. Описан был иерусалимский вечер, увиденный глазами женщины, секретарши средних лет, возвращающейся домой с работы, устало шагающей по улице; она заходит в банк; все это время мысли ее заняты желанием обрести ребенка. Длинные описательные пассажи, нередко повторяющие самих себя, но отличающиеся по тону, в зависимости от самоощущения героини. Слова многосложные, с тремя, а то и с четырьмя ударениями, что придает тексту определенную музыкальность. Небо за окном становится все более мрачным. А в квартире царит уютная тишина. Дина устраивается поудобнее, подогнув под себя свои стройные ноги, и уже не отрывает взгляда от рукописи, читает она медленно и четко, произнося каждое слово разборчиво, читает, не поднимая головы, словно боясь встретиться со мною взглядом.

– Дина, извини… Может быть, нам лучше зажечь свет?

Она качает головой и продолжает чтение. Я пытаюсь изо всех сил сохранить концентрацию, но… Помимо моей воли существуют мысли о судьбе квартиры в Тель-Авиве. Если Аси не сумеет воспрепятствовать ее продаже, она останется без крова над головой, и вина за это снова ляжет на меня. В доме не раздается ни звука… Но внезапно я слышу чье-то тяжелое дыхание. Оно доносится до меня из-за стены за моей спиной, там, где моя комната граничит со спальней Яэли и Кедми. Неужели там кто-то хрипит? Кедми? Я прислушиваюсь… и застываю. Это действительно он, вернее, они, и они занимаются любовью. До меня доносится голос, и это голос моей дочери… Такого голоса я никогда у нее не знал.