– Что… что… что ты со мною делаешь? Еще… да… да… да…

Сомнений быть не может – это вскрикивает, это стонет Яэль… Ну, что ж, они занимались этим много раз… Я неуклюже поднимаюсь со стула и перехожу на другое место, у окна. Дина бросает на меня недовольный взгляд, я сбиваю ее с ритма, в голосе ее звучит упрек, когда она говорит:

– Вам уже надоело? Или я могу продолжать?

– Конечно продолжай.

И она продолжает, как продолжаются, становясь все более слышными, стоны и тяжелое дыхание за стеной. Но Дине в эту минуту не до чужих страстей. Ее героиня, секретарша какого-то офиса, женщина лет тридцати, кратковременно побывавшая замужем, собирается похитить ребенка и садится в автобус, идущий в новые районы Иерусалима, где это можно проделать, как она полагает, легче всего. Описание места действия более всего напоминает мне район их собственного с Аси проживания. Она обращает внимание на некую женщину с ребенком в коляске и следует за нею в супермаркет. Описание всех действий героини становится все более и более детализированным.

Стоны и скрипы за стеной слышны уже совершенно явственно. Теперь уже стонет и хрипит, словно от удушья, Кедми. Словно там, за стенкой, издыхает животное. Или это все же Яэль? Разве мы все не подозревали, что за ее покладистостью и покорностью таятся, в самых глубинах кроткого ее существа, необузданные страсти? Пусть она не получила даже среднего образования. Стоны и хрип переходят в крещендо. Зрелище, которое лучше не представлять себе. Больше всего я боюсь, как отнесется ко всему этому, если услышит, Дина. Я торопливо пересекаю комнату обратно и приваливаюсь спиной к тому месту, откуда наиболее явственно доносятся звуки. Но она настолько погружена во все, связанное с рассказываемой ею необычной и причудливой историей, что не слышит ничего. Поток слов неостановим. Описание продавцов, продуктов, рекламируемых товаров… В этой неостановимости есть какая-то незавершенность, какой-то перехлест эмоций. И тем не менее талант у нее есть. Вопрос только в том, что в действительности пробудило подобные фантазии? Что вызвало их к жизни?

За стеной я слышал мягкие вздохи Яэли и дьявольский смех Кедми. Дина сняла свои очки и посмотрела на меня встревоженным взглядом. Я почувствовал, что краснею. Она разглядывала меня серьезно, пытаясь, похоже, понять мои передвижения от стены к стене.

– Что-то не так?

– Нет…

– Вам не надоело?

– Нисколько.

Но в голове у меня другое. Не связывай со мной свои надежды, сказал я ей. Я не могу заменить тебе того, кому ты не веришь и не поверишь никогда. Дублер из меня плохой. И вторую свою я не могу любить больше, чем любил первую. Не стоит попусту терять время. Вне зависимости от наличия вины или ее отсутствия. В горле у меня стояли слезы. Хватит позориться!

Женщина в универсаме быстро платит за двухлитровую упаковку молока и спешит к раздевалке, где возле стойки находится коляска с младенцем. Одним движением она вынимает ребенка и спешит наружу к автобусной остановке, где садится в первый же подошедший автобус. Описание неба. Она пересаживается из автобуса в автобус, пока не оказывается на собственной лестнице. Следует детализированное описание лестницы, лестничной площадки, швабры, мусорного ведра. Она входит в квартиру. Кладет похищенного ребенка на свою кровать. Здесь ритм повествования ускоряется, слова теснят друг друга, словно рассказчик задыхается. Что за странная задумка!

Я снова сажусь на стул. Маленький клочок абсорбирующей ваты валяется на полу. Я автоматически поднимаю его и скатываю в шарик между пальцами. Странная история, которую описывает Дина, чем-то задевает меня. Она же продолжает читать, синева ее глаз становится еще глубже, грудь ее в такт дыханию поднимается и опускается, щеки разрозовелись, голос становится все более напряженным и взволнованным. Описание ночи, проведенной женщиной в своей квартире один на один с заходящимся в плаче украденным малышом. Внезапный стук в дверь. Неожиданный визит ее отца, старого зануды в шляпе набекрень в молодежном стиле. С первых же слов я сразу понял, что этому персонажу приданы мои черты. Женщина прячет ребенка в ванне. Она включает радио на полную мощность и в конце концов под разными предлогами избавляется от старика.

Мои пальцы измазаны откуда-то взявшейся слизью. Я рассматриваю их… Гигроскопическая вата превратилась в желе, какое образуется, если раздавить бабочку или червя. Я понял, что произошло. Я раздавил кокон шелкопряда – один из тех, что разводит Гадди. Должно быть, он свалился на пол и затем оказался в моих пальцах. Я вытираю слизь клочком бумаги и выбрасываю его в мусорную корзину.

Но Дина ничего не замечает. Она упрямо продолжает свое необычное повествование. Проходят дни, и женщина оказывается в полной изоляции, как если бы то была не квартира, а тюремная камера, которую она не может покинуть из страха разоблачения. Только глубокой ночью отваживается она выбраться наружу, чтобы в одном из круглосуточно работающих киосков купить молока и самой необходимой пищи. Но дни идут за днями, и никто не разыскивает пропавшего ребенка, и мало-помалу она начинает подозревать, что его никто и не ищет. Постепенно все чаще и чаще ее начинает посещать мысль, что этот ребенок отягощен какими-то наследственными отклонениями… Что он умственно отсталый… Олигофрен, дебил, даун… что он слабоумный. Вот на чем обрывается этот рассказ – странный, необычный, непонятный и запутанный. Возможно, это повествование носит символический характер. Ведь конец рассказа еще не означает конца рассказанной истории. Это, если можно так сказать, конец без окончания.

Снаружи становится темнее. День тоже стремится к концу. Шелестят страницы у Дины в руках, она собирает воедино разбросанные страницы, избегая моего взгляда. Она снимает свои так украшающие ее очки и потягивается, на щеках ее – лихорадочный румянец.

– Вам было скучно?

– Нисколько. Нисколько!

– Тогда говорите.

Медленно, не без смущения, я начал передавать свои впечатления, разбирая особенности произведения, как студент, отвечающий профессору. Пытаясь подобрать наиболее точные слова для возникшиху меня мыслей. Она слушает молча, я чувствую, как напряжена каждая клеточка ее тела, она впитывает каждый звук, каждую интонацию, каждый намек, длинные пальцы ее судорожно мнут краешек одеяла. Я пытаюсь быть максимально честным и потому очень осторожно и бережно выбираю каждое слово… Я поражен… Я хотел бы прочесть сам еще раз… Финал мне несколько не ясен… Замысел просто потрясает… оставляет в некотором недоумении – но, может быть, таков замысел автора… возбуждает целый пласт мыслей… некоторая неопределенность ситуации… но это волнует больше всего. Несколько напоминает детские фантазии, но они оборачиваются такими сложностями. Не могу не отметить излишних повторов, но вместе с тем мастерски введенных и незабываемо точных деталей – корзину для мусора, швабру, тряпки для уборки лестницы…

И в то же время возникает какое-то пугающее ощущение надвигающейся беды… В тот момент, когда появляется отец и она прячет ребенка в ванне… Я испугался, подумав о том, что она готова дальше делать.