разные по своему историческому наполнению ситуации, замечу, что наблюдение Шпеера весьма проницательно и указывает на принципиально важное обстоятельство: общество в любом своем состоянии, даже низведенное до уровня толпы, остается субъектом, хотя со стороны и может казаться, что оно есть объект. Просто гражданское общество и общество-толпа по-разному транслируют свою волю. Гражданское общество посылает политическому государству фильтрованный сигнал, а толпа генерирует «нефильтрованный базар», интерпретация которого является исключительной прерогативой вождя.

По сути, у власти есть лишь две опции. В первом случае власть зависит от хорошо структурированных элит, которые фильтруют первичный, «варварский» импульс, испускаемый массами, и преобразуют его в политическую волю, сообразованную с этическими и правовыми ценностями конкретного общества. Во втором случае власть избавляется от одной зависимости, подминая элиты под себя, но попадает в другую зависимость – от грубых вожделений масс.

Путин пришел к власти в период, когда маятник мог качнуться в любую сторону. Он мог бы попытаться консолидировать вокруг себя раздавленные кризисом элиты, но предпочел напрямую опереться на массы, превратив их в агрессивную толпу и став одновременно их первым и самым ценным заложником.

Если этот советский цирк в конце концов уедет, его клоуны останутся в России надолго, и с этим придется считаться. Пережив несколько психологически тяжелых поражений, демократическая оппозиция потеряла веру в собственные силы и решила положиться на прекрасного рыцаря, который однажды придет и убьет дракона. Может быть, так оно и будет, да только это ничего не решает, потому что толпа тут же родит нового дракона. Для того чтобы стать свободными, мало победить Путина, надо разогнать толпу, а это задача не под силу одному герою, каким бы крутым он ни был. Здесь нужно много героев, действующих согласованно.

Главным итогом правления нынешнего режима является вовсе не политическая трансформация России, а ее децивилизация. И так не очень прочный цивилизаторский культурный слой за четверть века был обращен в прах. Русское общество превратилось в истеричную, движимую одними только инстинктами (преимущественно – низменными) толпу. Толпа – это главный и единственно реальный политический преемник Путина, с которым придется иметь дело после его ухода.

И со временем ситуация будет только усугубляться, так как логика удержания власти заставляет Кремль выжимать педаль мобилизационной повестки в пол, поддерживая в обществе состояние перманентного аффекта. Совершенно очевидно, что и после Путина (место, время и обстоятельства его ухода из власти не имеют значения) стомиллионная толпа, создавшая Путина и одновременно созданная им, останется главным субъектом политики. Укрощение этой толпы будет более серьезной проблемой, чем подавление сопротивления фанатов нынешнего режима. Ни один герой в одиночку с этой задачей не справится, потому что это задача не политическая, а историческая.

Пока единственной предложенной стратегией, которая должна предотвратить скольжение России вниз по исторической плоскости, является ставка на несгибаемого борца с режимом. Этот герой должен увлечь толпу за собой и повести ее в правильном направлении. Но мы уже кое-что знаем про эту толпу, нам известен ее заряд, мы помним, как она ломала Путина (а до этого большевиков), и мы можем практически со стопроцентной вероятностью предсказать, что будет потом. Герой станет кумиром толпы, затем она вылепит из него идола по образу и подобию своему, а потом идол станет ее новым Богом. На все про все уйдут те же двадцать лет, если, конечно, история России скоропостижно не прервется до этого от очередного приступа имперской лихорадки.

Единственной альтернативной стратегией, которая не быстро, но все же может помочь вырвать Россию из порочной колеи, является ставка на коалицию (толпу) героев, которые коллективными усилиями восстановят культурную элиту в политических правах и вернут ей функциональную роль кристаллической решетки, структурирующей общество.

Для того чтобы возглавить толпу, достаточно одного героя, чтобы победить толпу – их должно быть много. Только разветвленная, многоуровневая элита в состоянии длительное время удерживать толпу с ее варварской культурой насилия в подавленном состоянии. Судьба России, ее не столь уж отдаленное будущее сегодня напрямую зависит от достижения межэлитного консенсуса, т. е. способности истерзанного российского культурного класса достичь компромисса.

Власть это понимает и поэтому делает все возможное, чтобы такой консенсус не сложился, поощряя, где возможно, раскольников и провокаторов и подавляя в первую очередь рациональные начала в демократическом движении. Но ей и не надо особенно стараться – толерантность всегда была самым большим дефицитом в среде российской интеллигенции. Пока сила взаимного отталкивания внутри демократической оппозиции превышает силу ее коллективного отталкивания от кремлевской стены, за стену можно не опасаться.

Для кого-то Навальный неприемлем как «националист», Ходорковский* – как бывший «олигарх», Явлинский – как «соглашатель», и так до самого последнего героя. Если все это не останется в прошлом, то никакого будущего у демократической оппозиции в России не будет.

Все мечтают убить дракона. Но начать придется с того дракона, который живет внутри демократического движения с его тремя головами – нетерпением, нетерпимостью и недальновидностью, а потом уже отправляться на охоту в политические джунгли. Остановить децивилизацию России можно лишь при одном условии – консолидации всех без исключения сохранившихся лоскутов старого культурного слоя и объединения их вокруг идеи верховенства закона (и справедливости, конечно). Сплоченная, хоть и ослабленная элита имеет шанс победить толпу, разъединенная – нет.

Компромисс должен иметь всеобъемлющий характер. Демократической оппозиции также потребуется протянуть руку тем, кто сегодня находится по другую сторону баррикад, и даже тем, кто соучаствует сегодня в преступлениях против прав и свобод человека. Все помнят про Манделу, что он долго сидел в тюрьме, и даже готовы повторить этот «подвиг». Мало кто хочет вспоминать, что, выйдя из тюрьмы, он предложил своим тюремщикам разделить с ним власть и только поэтому победил.

Очерк 47

Заговор черных философов

Мы привыкли смотреть на Путина как на реакционера, последовательно проводящего в России многочисленные контрреволюционные реформы, целью которых является полная ликвидация горбачевско-ельцинского политического наследия, а в некотором смысле наследия Ленина и Петра I. До февраля 2022 года такой взгляд был в принципе оправдан и подтверждался повседневной практикой. Но, похоже, мы все смотрели недостаточно глубоко и, может быть, поэтому просмотрели главное: в процессе своего долгого правления Путин из контрреволюционера превратился в революционера. Только его революция оказалась совсем иной, чем та, о которой мечтала либеральная интеллигенция.

Может быть, он стал революционером поневоле. Может быть, вопреки своей воле. Сейчас это большого значения не имеет. Важно лишь, что та грандиозная трансформация (полное переформатирование) России, которую он проделал между 2019 и 2022 годами, в терминах контрреволюции адекватно описана быть не может. Это не восстановление старого, как кажется на первый взгляд, а самая настоящая попытка создать нечто совершенно новое, лишь стилизующее себя под старое. Рассмотреть это новое уже непростая задача. Объяснить его – задача почти неисполнимая.

Не исключено, что Путину в русской истории действительно отведено особое место – место последнего большевика.

Существует мнение, что большевизм находится в «контр-позиции» по отношению к русскому национализму. А что еще можно сказать о движении, одним из самых запоминающихся лозунгов которого на пути к власти был призыв к поражению собственного правительства в войне и к превращению империалистической войны в гражданскую. Да и сам русский большевизм продвигал свой бренд с самого начала как интернациональный: мол, мы рвем жилы не за русских и Россию, а за все «человечье общежитие». Однако в действительности русский большевизм и по своему происхождению, и по своему политическому содержанию всегда был не чем иным, как радикальной формой русского национализма, что никогда не было секретом для тех, кто имел сомнительное счастье непосредственно наблюдать за его рождением