– Вы процветаете, пока кризиса нет, – проявила здравомыслие девушка.

– Не волнуйся. – Томский чмокнул ее в очаровательный носик. – Сама говоришь: у меня мегамозг. Не пропадем. Даже в кризис.

Будь Томский один – он по-прежнему занимался бы тем, что нравилось. Писал докторскую, преподавал. Питался бы хлебом, запивал кефиром. Но коли встречает тебя по вечерам самая прекрасная в мире женщина, приходилось ей обеспечивать: дорогой фитнес-клуб, путешествия, обновки. А на все это физикой не заработаешь. Но отвлекался ради Насти в охотку. Счастье, ему придумать бестолковую компьютерную игрушку нетрудно. И сочинить скучную до зубной боли бухгалтерскую программу – занимает всего лишь вечер.

Настенька мягенько, будто кошечка, пыталась его подталкивать в сторону светской жизни.

Кое в чем преуспела. Они жили на Рублевке, недалеко от Москвы – снимали в Барвихе дом на участке с ландшафтным дизайном, вековыми соснами и бассейном. Оба ездили на хороших машинах. Изредка Михаил покорно сопровождал Настю на премьерах и тусовках – в жестком, отглаженном костюме и шелковом галстуке. А сидеть у камина, пить виски, курить сигары его даже заставлять не надо было.

Но приручить лесного зверя не удается никому. Томский по-прежнему комфортнее всего себя чувствовал один, в бардаке и безмолвии кабинета. Растянутые верные треники выбросить не давал. Привычки тоже сохранил плебейские. Чай (особенно если работал) прихлебывал с громким чмоканьем. Ногти грыз. А лощеным супермаркетам, куда водила его Настя, предпочитал забытый богом рыночек в стороне от правительственной трассы. Специально по дороге домой сворачивал с Рублевского шоссе на плохонькую дорогу и делал крюк в десять километров.

Считал, именно на том базарчике – настоящая модель России. Свежесть имеет привкус гнили. Улыбка всегда готова взорваться скандалом. А то, что натурально и вкусно, обязательно при этом убогое, кособокое, грязное.

Михаил покупал у бабулек свеколку, капусту домашнюю, квашеную. Слабенькие парниковые огурцы, зеленый лучок. Сметанку, молоко. (Настя очень сердилась, что пьет его Михаил некипяченым. Упоминала сальмонеллез и еще какие-то страсти.)

Томского – оригинала на «Линкольне» – на рыночке знали, любили. Предлагали товары наперебой. А ему частенько становилось стыдно за собственную успешность, благополучность. И хотелось каждой старушке в штопаных одежонках подкинуть деньжат. Не за товары – просто так.

Но он сдерживал глупые порывы – спасибо Севке.

Друг (а теперь и партнер по бизнесу) всегда учил: «Деньги, брат, раздать – дело нехитрое, любой сможет. Но как сделать, чтобы тебе потом на шею не сели?»

Михаил несколько раз брался помогать совсем дальним родственникам (тетка к тому времени уже умерла). Деньги в какие-то фонды переводил, в благотворительных аукционах за лоты боролся. А Севка потом выяснял, рассказывал, как люди его помощью распорядились. Что брат троюродный (клялся, что на операцию нужно!) в больницу почему-то не лег, зато приладил к дому пристройку. А главарь известного добродельного фонда отправился за счет собранных средств на международную конференцию по проблемам сиротства. Причем полетел бизнес-классом.

Потому Михаил – когда покупал у старушек – проявлял лишь минимальное благородство. Сдачу с крупных купюр не брал. Но круче никак не блажил и даже в разговоры не вступал, чтобы жалобить не начали.

Но сегодня молочница прицепилась будто репей:

– Мил человек, купи, вон, у девчонки лукошечко!

И головой мотает на соседний прилавок. А там – смех! – очередной «натуральный продукт». Плетеные корзинки – убогие, кособокие, соломой щетинятся. Торговка под стать: курносая, в платочке. Но товар нахваливать взялась залихватски:

– Хоть по грибы, хоть по ягоды, или для интерьера – вот, посмотрите: настоящий стиль прованс.

Михаил от лукошек отвернулся, на продавщице чуть задержал взгляд – личико лубочное, почти страшненькое. Но журналы глянцевые, похоже, читает, слова употребляет модные: интерьер, прованс!

А молочница шепчет, как только бабки умеют, то есть на весь рынок:

– Это дебильные детишки плели! И деньги все для ихнего детдома пойдут. Он тут недалеко, в двадцати километрах.

Михаил про себя усмехнулся: похоже, слух о нем, щедром простаке на «Линкольне», прошел по всем окрестностям.

Окинул продавщицу внимательным взглядом.

Та смутилась, глаза долу, забормотала:

– Вы извините… Просто Новый год скоро, детки подарки ждут. И крыша у нас течет, а строителям заплатить нечем, сами шифер кладем…

Ну, откровенное пошло: «Сами мы не местные…»

Однако он протянул курносой тысячную купюру. Не удержался, пошутил:

– Купи шапку. А то тебе платочек совсем не идет.

Девчонка вспыхнула:

– Вы… вы что?! Это не мне, это ведь все для детишек!

Но он уже шел прочь. И если обычно с рынка выходил благостным – сейчас настроение было ни к черту.

…Настенька встретила, как всегда, улыбкой:

– Ой, Мишаня мой пришел. Молоко? Давай я отнесу в кухню. Тебе прямо сейчас налить или перед сном сделать, с медом?

Обычно видел ее – ослепительно красивую, ласковую, заботливую, свою личную и безраздельную собственность, – сразу и сердцу мило, и дружок в штанах начинал шевелиться. А сегодня вдруг прочитал в безупречных ясных глазах фальшь, скуку. Досаду: «Явился, прыгай теперь вокруг тебя, всячески ублажай».

Тряхнул головой – наваждение слетело.

А Настюша продолжает щебетать:

– Как ты думаешь, что у нас сегодня на аперитив?

Долго не гадал, назвал свой любимый коктейль:

– «Лонг-Айленд».

– Вот и нет, милый. – Она сама поставила его ботинки на полочку для обуви, ловко подхватила пиджак. – Представляешь, сегодня в нашем супермаркете была викторина. Знаешь, эти обычные промоакции с глупенькими вопросами: «Откуда произошло слово “шампанское”?» Ну, и все в таком духе. Я просто так анкету заполнила, для смеха. И представляешь? Набрала максимальный балл. Дали приз. Коллекционный коньяк. Пятьдесят два года бутылке!

– Какая ты у меня умница! – привычно похвалил он.

И отдал ей сегодняшнюю рубашку, облачился в мягкий домашний блейзер. Откинулся в кресле, принял из Настиных рук коньяк, далее последовал идеальный ужин, уютное чаепитие, зажигательный секс, теплое (но не кипяченое!) деревенское молоко с медом – чтобы окончательно сбросить напряжение рабочего дня.

Но только заснуть Михаил не смог все равно.

Шепнул Настеньке в ушко:

– Пойду поработаю.

Она преданно взглянула в глаза:

– Мишенька, ты неисправим. Пожалуйста, береги себя.

И снова ему показалось: теплые слова – для Настены просто роль. Прекрасно отрепетированная, но безумно надоевшая.