Даже в рассуждениях о культуре Книжник оставался историком. Жюстина немногое знала о России – тем интереснее было читать про тамошнюю азиатскую прививку.

Москва была одним из крупнейших центров Золотой Орды, её западным форпостом. Монголы-ордынцы через просторы Великой Тартарии принесли московитам из Китая круговую поруку: с общины взыскивали подушную подать за всех – в том числе и за скрывающихся от уплаты. Добросовестные плательщики не желали отвечать за нерадивых, поэтому сами просили власти привязать их к земле – закрепостить. В свою очередь, помещики, получившие землю с крепостными крестьянами, были обязаны служить монарху, оправдывая пользование землёй, к которой их тоже привязывали. Такая встречная крепостная зависимость шла на пользу обороноспособности и единству государства.

Жюстина вместе с Книжником делала вывод: с географической и культурной точек зрения Россия наилучшим образом подходила на роль Третьего Рима – восприемницы западной Римской империи и восточной Византийской. Стране предстояло восстановить общеевропейские культурные и межрелигиозные связи. В этой логике Ковчег Завета как величайшая ценность закономерно должен был оказаться в России…

…где сходятся многие культуры, где сходятся многие религии – и где многие народы, сойдясь вокруг общей святыни, смогут закончить тысячелетнюю рознь. Когда утвердится всеобщая глобальная цивилизация, которая возможна только на сверхматериальной основе, – тогда в истории человечества настанет новая эра.

Жюстина закрыла журнал. «Интересно, что на это скажет Вейнтрауб», – подумала она.

– Вы можете ходить?!

Ева не сдержала эмоций: она первой увидела Книжника, который стоя встречал троицу в прихожей. Учёный смотрел на американку, победно вскинув голову.

– Приятно, чёрт возьми! Приятно сознавать, что в таком возрасте я ещё способен хоть чем-то удивить молодую красивую женщину!

– Отчего бы не ходить, когда ноги есть? – говорил он, уводя гостей за собой в кабинет. – На улице я бываю редко, боюсь упасть, это правда. А выезжать на таратайке – увольте. Не люблю, когда на меня глазеют. Зато здесь раздолье. Машины у меня никогда не было, вот и гоняю туда-сюда по комнатам. Развлекаюсь. Навёрстываю упущенное…

– На самом деле всё из-за погоды, будь она неладна, – прокряхтел Книжник и сел в электрическое инвалидное кресло рядом с письменным столом, указав троице на привычные места. – Это же не суставы, а бюро прогнозов! Чуть какое движение в атмосфере – колени так ломит, что хоть святых выноси. Приходится по-народному: ноги в тепле, голова в холоде. С капельницами тоже особо не разгуляешься, но кататься можно… И всё, хватит о болячках! Не знаю, как вы, молодые люди, а я это время провёл с большой пользой.

– Коллега! – Старик уважительно обратился к Мунину, и уши историка мгновенно вспыхнули. – Позвольте поблагодарить за доставленное удовольствие.

Мунин продолжал млеть и в смущении теребил очки, пока Книжник нахваливал его работу. Чувствовалось, что папка Urbi et Orbi прочитана не наспех, но со всем возможным вниманием, от первой до последней страницы. Старый учёный помянул добрым словом конвергентность, особенно отметил непредвзятый подход к исследованию и в завершение заявил о гордости за такого перспективного ученика. Мунин был абсолютно счастлив.

– Что же касается вас, молодые люди… – Книжник с напускной строгостью посмотрел на Одинцова и Еву. – Я надеюсь, вы составите достойную компанию вашему товарищу. Готов послушать, до чего вам удалось додуматься.

Вчерашний день, который начался с поездки в Старую Ладогу, выдался длинным. После речи Вейнтрауба компаньоны раскрыли макбуки, погрузившись в интернет, и до ночи молча сосредоточенно читали – каждый своё. Время от времени кто-то из них вставал и делал пометки на информационной доске или крепил к ней стикер с очередной памяткой: доску разделили поровну на три части. Каждый поглядывал на записи других, но вопросов не задавал, экономя время. Вдобавок Вейнтрауб распорядился, чтобы кофе, чай и бутерброды для троицы подавали прямо в малую гостиную. Мунину не слишком нравились выкладки Одинцова, но на обсуждение результатов дня у ошалевших исследователей сил вчера уже не осталось…

…а сегодня Книжник ждал отчёта, и первым заговорил Одинцов:

– Я не художник слова и уж точно не историк. Так что заранее прошу простить, если ляпну какую-нибудь глупость или с терминами буду неаккуратен.

Одинцова заинтересовал упомянутый Муниным эпизод из «Повести временных лет», где Андрей Первозванный посещает баню и подробно рассказывает об этом в Риме брату Петру. Ева утверждала, что такие события могут быть маркерами.

Вот и подумал Одинцов: если баня в конкретном месте – маркер, чего ради этот маркер оставил Андрей или тот, кто писал про его путешествие? Зачем всё-таки шёл апостол такой трудной и долгой дорогой к Волхову? Ведь в тех краях две тысячи лет назад не было ни великих городов, ни великой цивилизации, ни чего-либо ещё привлекательного. Даже тамошние караванные тропы из Малой Азии в Европу стали называть путём из грек в варяги только через тысячу лет. Редкие деревни с диким разноплемённым населением – не тот масштаб, который мог интересовать такого проповедника, как Андрей Первозванный. К тому же в рассказе обо всём его пути особенно отмечены только баня и берег Волхова, откуда апостол отправился в Рим и дальше – навстречу смерти…

Одинцов принялся анализировать описания всех путешествий. Он сверял «Повесть…» с «Житием» от Епифания, с другими источниками – и выяснил, что Андрей, выходя из Иерусалима, трижды прошёл по берегам Средиземного и Чёрного морей одними и теми же маршрутами.

– Каждый раз экспедиция строилась по единой схеме: юг – восток – север, – говорил Одинцов. – Каждый раз Андрей посещал крупнейшие морские и сухопутные транспортные узлы того времени. И почему-то в пути его сопровождали другие апостолы, которые ради такого случая бросали собственные дела.

У Андрея Первозванного было задание помимо проповеди, решил Одинцов. Причём задание такой важности, что выполнить его мог только он – первый среди равных. Остальные годились разве что в помощь. И связано это задание с его главным походом – на Волхов. После которого, повидавшись на прощание с братом, апостол Андрей вскоре окончил свои дни.

– Мне легче всех поставить себя на место человека в этой ситуации, – говорил Одинцов. – Всё-таки профессия как-никак… Предположим, я – Андрей. Я без малого тридцать лет кружу по одним и тем же городам, несмотря на угрозу жизни. Меня бьют много раз, калечат, в тюрьму сажают, смертью грозят, но я снова и снова возвращаюсь теми же путями. Что это значит? Это значит, я готовлю очень ответственную экспедицию. Я сам, не доверяясь никому, собираю подробную информацию о маршруте, прощупываю ключевые перевалочные пункты, проверяю караванщиков, нанимаю проводников, группу формирую… Всё как полагается. Принципы нашего дела с тех пор не изменились.

– Теперь предположим, что поход к Волхову был не важнее других, – говорил Одинцов. – Просто я до сих пор утюжил южные края, которые мне отвели, а теперь впервые отправился на север. Товара у меня нет, путешествую налегке – я же проповедник, а не торговец, правильно? Если мне надо перебраться из пункта А в пункт Б, я пристраиваюсь к первому попутному каравану. Люди знают дорогу, у них есть охрана, их ждут на постоялых дворах и переправах… Чего ещё? Иду или еду с ними за компанию, да денежки плачу. Ничего особенного. Но другое дело, если я везу какую-то ценность!