Здесь хочется остаться. Хочется построить дом.

* * *

Возьмем временные отрезки от нуля до Баева и от Баева до тебя и дальше — что получится? Диспропорция. Долгая предыстория, за ней наконец-то свободная жизнь, любопытство, азарт и просто хорошее настроение; потом тот самый февраль, когда я была уверена, что середина моей жизни, ее максимум взят и пройден; потом ничего; за этим ничего — крошечный отрезок, в котором все так сплавлено, слеплено, перемешано; диваны, учеба, ночная Москва на скорости сто километров в час; угрызения совести, попойки, мокрый снег; пуговицы и шнурки, нетерпение и готовность ждать сколько потребуется… И вот оказывается, плотность этого отрезка такова, что я до сих пор в нем нахожусь и никак не могу прожить его насквозь.

Он раскрывается в каждой точке, у него какой-то бесконечный объем — того, что мы успели и чего не успели. Мы никогда не были на море, но почему-то я точно знаю, что ты видел Морское, и Симферополь, и Коктебель. И что именно ты помогал нам с Петькой тащить стиральную машинку, набитую черт-те чем, иначе мы б ее даже с места не сдвинули.

Ты не уходишь, наверное, потому что это нужно нам обоим. Я ощущаю твое присутствие отнюдь не символически, не умственно, и даже — да простится мне бранное слово — не экзистенциально. Я ощущаю тебя физически — как чувствуют тепло или дыхание. Я слышу, как скрипят половицы, прогибаясь под тяжестью твоих шагов. Ты молчишь, смотришь в окно, мы беседуем ни о чем, потом ты, как раньше, садишься на край кровати, чтобы побыть рядом, пока я не усну. Это присутствие поделено пополам, потому что мы еще не обрели самостоятельность. Тебя нет без меня — и обратно.

Когда необходимость в этом отпадет, ты уйдешь.

* * *

Целый вечер провисела на телефоне, разговаривала с В. П. Папа делал вид, что работает, но ухо-то свое в коридор выставил. Он любопытен, как пятилетний мальчишка, сейчас вот ударился в психологию, приставал с вопросами про НЛП… Подсовывает мне брошюрки про холотропное сознание, психотронную энергию или двадцать пятый кадр, мол, объясни, что это значит. Я объясняю — ничего не значит, чушь, ерундистика. А он заводится — из-за таких, как ты, ретроградов, наука и пробуксовывает в границах легко познаваемого. Вы объявляете бессмыслицей то, что не в состоянии постигнуть сейчас, но будущее покажет и т. д. И сразу, без перехода — а ну-ка расскажи мне про этот ваш реминисцентный провал. Может, и я чем пригожусь. Вам, гуманитариям-недоучкам, разумная критика технаря очень даже не повредит.

Я рассказываю, он хохочет — и это все? Нарисовали пару кривулек и думаете, что внесли свой вклад в золотой фонд? Ошибаетесь, ребятушки, это только начало. Вы же по сути ничего не узнали. Так, первые пилотные прикидки.

* * *

Конечно же, одной статистикой не обойтись, говорит В. П. Допустим, мы проанализировали количественный аспект, но ведь есть же еще и качественный. Вопрос «сколько» нужно менять на вопросы «как» и «почему». Дедушка Фрейд может многое пояснить (к примеру, почему забывается неприятное), но мы хотим знать, как именно выстраивается прошлое, как оно перелицовывается, есть ли какие-то общие конфигурации событий, которые соответствуют, условно говоря, юности, молодости, зрелости… Нащупать динамику изменений, понять, что становится важным, а что теряет свою смысловую насыщенность и становится проходным эпизодом, одним из.

К Фрейду у нас, безусловно, есть претензии, мы же леонтьевцы, нас учили критиковать, может быть, только этому и учили. Отец психоанализа подробно расписал вытеснение, т. е. движение вниз. А путь вверх?

Нечто, бывшее неважным, вдруг приобретает смысл, глубину, детализируется. Прожитые годы работают как увеличительное стекло. Именно это и происходит с детством, которое, как пишет Янссен, только в старости воспринимается выпукло и отчетливо.

Но тогда возникает другой вопрос — должен ли человек осознавать, что вот сейчас, в эту минуту, день, час происходит нечто важное? Обязательно ли ключевому событию сопутствует особое чувство — волнение, подъем, что-то еще? Или оно может пройти незамеченным?

Взять то же детство. О каком-либо осознании, в нашем, взрослом смысле слова, тут речь не идет. Это другой способ запечатления — всем телом, со всеми ниточками-корешками-ризомами, которыми бытие сцеплено с тобой. Бывает, из детства остаются два-три фрагмента, на первый взгляд совершенно невыразительные, но с течением времени они обрастают связями, настаиваются, густеют…

Но тогда как это возможно — отобрать событие из многих других, сохранить, создать преимущество на годы вперед? Могу ли я пройти мимо самого главного в своей жизни, не опознав его, и все-таки не потерять, сохранить доступ, отложить до лучших времен?

Если не ошибаюсь, именно это со мной и произошло.

* * *

Даже если память удерживает все — а эту гипотезу еще никто не опроверг — то она удерживает каждый эпизод с какой-то меткой, не нейтрально. Но тогда есть как минимум две альтернативы — либо переосмысление жизни сводится к переписыванию таких меток (или к переклеиванию ярлычков), либо оно связано с изменением самой ткани памяти. Согласно нашей, отечественной литературе, имеется и третье решение, которое связано с появлением новых способов управления памятью, а сам ее состав при этом остается неизменным. Базовые мнемические слои встраиваются в новую структуру (личность-то изменилась! я в десять лет и я в сорок — две большие разницы, как говорят в Одессе) и начинают работать по новым принципам. Так сказать, эффект системы. Звучит как пресловутый переход количества в качество, в который ни один здравомыслящий человек не верит.

(Видишь, как меня выучили — от зубов отскакивает. Не пойму, когда они успели, ведь я прогуляла все, что можно и чего нельзя.)

Вот тебе три гипотезы на выбор, но как к ним подобраться?

У нас это называется — операционализация переменных, самое уязвимое место в любом исследовании.

И как быть, если я по-прежнему слышу твой голос, Аська, я буду ждать, и ни в какую систему он не встраивается. Ты по-прежнему ждешь?

Голос — единственное, что останется. Может, он один и останется, чтобы мы могли найти друг друга на большой высоте.

* * *

Сколько раз я слышала от других: прежде чем понять, нужно потерять…

Убедилась на себе — пониманию предшествует разрыв, но когда оно происходит, разрыв преодолевается одним прыжком, мгновенно. И вот ты снова со мной, и я снова не могу сказать ничего вразумительного о том, как это произошло.

Воображение здесь ни при чем. Я просто радуюсь тебе, держусь за тебя, засыпаю с тобой. Это странно, это дико, но здесь нужно говорить не о памяти, а о жизни. Мы проживаем то, чего не было и, наверное, быть не могло. Где мы более реальны — в прошлом или теперь?

How I wish, how I wish you were here, мне очень тебя не хватает, Митя. Голос — да, но губы, глаза…

Просыпаюсь в отчаянье, плачу… Я только что обнимала тебя, и весна на обледенелых улицах была точно такая же, и сияние еще тлело в комнате, но тебя уже не было, не было совсем, не было нигде.