– Ему семьдесят шесть лет, я бы не стала спускать его с лестницы, – возмутилась Катса.

– Что ж, видно, мне остается только предвкушать, – произнес По. – Однажды…

– Я и тебя никогда с лестницы не спускала, – сказала Катса, заходясь смехом.

– Хотел бы я посмотреть, как ты попытаешься.

– Даже не шути так. Не смешно.

– Ох, тигрица.

И вот они уже обнимались. Биттерблу оставалось только закатить глаза и продолжить в одиночку сражаться с письмом деллийскому королю Нэшу.

– Я повидала немало королей, Биттерблу, – сказала Катса. – У этого есть совесть, и у его окружения тоже. Пятнадцать лет они незаметно наблюдали за нами, ожидая, сумеем ли мы слепить из себя хоть что-нибудь цивилизованное, вместо того чтобы пытаться нас захватить. По праву. Напиши, что хотела бы его навестить. И в просьбе о совете тоже нет ничего неуместного. Я никогда еще так не радовалась, – добавила она со вздохом.

– Чему?

– Я никогда еще так не радовалась, как в тот день, когда поняла, что это незнакомое королевство не любит заводить распри, и что на троне у них сидит не осел, и что соседняя Пиккия – такая же мирная страна. Это меняет баланс сил во всем мире.

Одним из плюсов путешествия по туннелю было то, что погода в нем не имела значения. Деллийцы могли вернуться зимой или подождать, пока зима закончится, но Файер однажды призналась Биттерблу: «Я скучаю по своему мужу».

Та попыталась представить себе человека, который мог бы быть мужем Файер.

– Ваш муж такой же, как вы?

Файер улыбнулась: «Такой же старый».

– Как его зовут?

«Бриган».

– А как давно вы женаты?

«Сорок восемь лет», – ответила Файер.

Они брели по саду за замком, потому что Биттерблу захотелось показать Файер статую своей матери работы Белламью – полную силы и чувства женщину-львицу. Но вдруг Биттерблу замерла, обняв себя за плечи, не заботясь о том, что в сапоги просачивается снег.

«Что случилось, милая?» – спросила Файер, останавливаясь рядом.

– В первый раз в жизни я услышала о супругах, которые пробыли вместе так долго и ни один не умер и не оказался подлецом, – ответила она. – И мне радостно.

На руке Файер недоставало двух пальцев; заметив это, Биттерблу перепугалась. «Это сделал не твой отец», – заверила ее Файер, а потом спросила, хочет ли она услышать подробности их печальной истории.

Так Биттерблу узнала, что сорок девять лет назад Деллы были королевством без определенных границ, королевством, оправлявшимся от великого зла. Совсем как Монси.

«Мой отец тоже был чудовищем», – сказала Файер.

– В смысле, как вы? – спросила Биттерблу.

«Да, чудовищем, как я, – кивнула Файер, – в деллийском смысле. Он был красавцем с серебряными волосами и могучим разумом. Но он был чудовищем и в том смысле, в каком вы здесь обычно используете это слово. Он был кошмаром, как твой отец. Его сила уничтожала людей. Он погубил нашего короля и разрушил королевство. Вот почему я явилась к тебе, Биттерблу».

– Потому что ваш отец разрушил королевство? – растерялась Биттерблу.

«Потому что, когда я про тебя услышала, – терпеливо объяснила Файер, – мое сердце устремилось к тебе. Мне показалось, я знаю, что ты пережила и что тебе еще предстоит пережить».

Биттерблу поняла.

– Вы приехали, просто чтобы утешить меня? – спросила он едва слышно.

«Я уже не девушка, Биттерблу, – улыбнулась Файер. – И проделала весь этот путь не ради прогулки. Давай я тебе расскажу».

И Биттерблу снова обхватила себя руками за плечи, ибо прошлое королевства Деллы было поистине печальным, но еще оно давало надежду, показывая, чем может стать Монси через сорок девять лет. И кем может стать она сама.

Файер сказала Биттерблу еще кое-что обнадеживающее. Она научила ее слову «Имкерр». То было первое, истинное имя Лека.

С этими сведениями Биттерблу отправилась прямиком в библиотеку.

– Помер! – позвала она. – У нас есть записи о родившихся в год, когда родился Лек, по семи королевствам? Можете поискать в них имя, которое звучит как «Имкерр»?

– Имя, которое звучит как «Имкерр», – повторил Помер, уставясь на нее из-за нового стола, усыпанного ворохом вонючих, обожженных листов бумаги.

– Леди Файер говорит, Лек рассказал ей, что до того, как он назвался Леком, его звали Имкерр.

– Она услышала это имя почти пятьдесят лет назад, – желчно сказал Помер, – ни разу не видела его на бумаге, да притом оно наверняка чуждо ее родному языку, и передала его вам мысленно полвека спустя. А я, значит, должен вспомнить каждый случай, когда похожие имена встречаются во всех доступных мне записях о новорожденных за нужный год со всех семи королевств, ради крошечной возможности, что имя верное и нужная запись существует?

– Я знаю, что вы рады не меньше моего, – сказала Биттерблу.

Уголок рта у Помера дрогнул.

– Дайте мне время подумать, ваше величество.

«Когда ты к нам приедешь, – сказала Файер, – тебе станет ясно, как именно Лек пытался создать здесь вторые Деллы. Надеюсь, это тебя не огорчит. Наше королевство прекрасно, и мне бы не хотелось, чтобы его красота причинила тебе боль».

Они стояли в кабинете Биттерблу и глядели на мосты.

– Мне кажется, – сосредоточенно поразмыслив, ответила Биттерблу, – если ваша родина похожа на мою, мне там понравится. Лек был… тем, кем был. Но ему каким-то образом удалось сделать этот замок прекрасным и странным, и здесь есть вещи, которые мне не хотелось бы менять. Он ненароком наполнил его искусством, которое говорит правду, – сказала она. – И я даже начала ценить бессмысленность этих мостов. Для их существования нет никаких причин. Разве только то, что они – памятник правде обо всем случившемся. Да еще то, что они прекрасны.

Биттерблу смотрела и смотрела перед собой, и ее целиком поглотил Крылатый мост, похожий на парящую бело-голубую птицу. Чудовищный мост, где сгорело тело ее матери. Зимний мост, мерцающий зеркалами, в которых отражалось серое зимнее небо.

– Пожалуй, этих причин довольно, – добавила она.

«Мы скоро пустимся в обратный путь, – сказала Файер. – Я верно понимаю, ты хочешь отправить с нами небольшой эскорт?»

– Да. Хильда помогает мне отобрать людей. Большую их часть я не знаю, Файер. Мне жаль, что я не могу послать кого-то, с кем знакома ближе. Мои друзья поглощены ситуацией в Истилле и нашим собственным кризисом, и, боюсь, мои слуги сейчас слишком уязвимы, чтобы я могла отправить их с вами.

Трудно было описать воздействие, которое Файер оказывала на конторщиков и стражей Биттерблу – или вообще на особо пустоглазых подданных. Некоторые впадали в состояние глубокого покоя, другие приходили в исступление, и она не знала, что лучше. Ее народу предстояло потренироваться, чтобы уверенно чувствовать себя в собственном разуме.