Немецкое влияние в армии и в стране росло с каждым днем. 9 августа 1914 г., ссылаясь на донесение французского военного атташе в Константинополе, Р. Пуанкаре отметил: «Порта назначила командующим 1-й армией Лимана фон Сандерса, ставшего Лиманом-пашой; он приобрел огромное влияние на Энвера-пашу, а через него на Совет министров, часто приглашается на заседания последнего. В Ангоре и Смирне командование 4-м и 5-м корпусами отдано немецким полковникам. Немцы теперь в Турции на каждом шагу и распоряжаются как у себя дома. Опасения, которые Россия высказывала нам несколько месяцев назад по поводу миссии Лимана фон Сандерса, оказываются таким образом совершенно основательными. С этого времени все тщательно подготавливалось, и партия разыгрывается так, как это предвидели и желали обе центральные империи»76. В России продолжали с опасением смотреть за развитием ситуации, в начале августа присутствие германской миссии дало себя знать у самой границы страны – группа около 15 немецких офицеров появилась и в Эрзеруме77.

Уже 2 (15) августа военный министр доложил Николаю II о том, что Турция готовится к войне, а министр иностранных дел высказал опасение по поводу возможности начала военных действий на кавказской границе. В результате было принято решение перебросить из Средней Азии на Кавказ 2-й Туркестанский корпус78. «Русский инвалид» в этот день писал: «Выход же «Гебена» в море под турецким флагом может явиться одним из важнейших событий ближайших дней, и во всяком случае пока еще невозможно учесть тот вред, который им может быть нанесен морским силам Тройственного согласия на южном театре»79. Командующий Черноморским флотом явно не желал выжидать, когда ответ на этот вопрос будет очевидным.

А. А. Эбергард, несмотря на отказ от его предложений, по-прежнему придерживался своей точки зрения, изложенной в плане от 15 (28) декабря 1913 г. 5 (18) августа 1914 г. он настаивал на разрешении атаковать германские корабли в случае их выхода в Черное море, пусть даже и под турецким флагом. Главной политической и стратегической целью России в данной войне, по его мнению, было овладение Проливами. Следовательно, необходимо было разгромить турецкие армию и флот. Последняя цель при отсутствии сил для десанта становилась первоочередной задачей для Черноморского флота. А. А. Эбергард торопился, в том числе и потому, что, с его точки зрения, оставалась возможность прорыва в Константинополь и австро-венгерских дредноутов. 24 июля (6 августа), в день объявления австрийцами войны России, С. Д. Сазонов предложил русским послам во Франции и Англии выяснить, на какую помощь со стороны союзников можно было рассчитывать для недопущения этих кораблей в зону Проливов. С другой стороны, начав действия первыми, русские моряки, по его мнению, могли бы захватить инициативу и если не уничтожить флот противника, то закупорить в Босфоре выход в Черное море80. Командующий Черноморским флотом имел основания для беспокойства.

7 (20) августа русский военно-морской агент в Турции сообщал в Морской Генеральный штаб: «Вернулся из Константинополя – положение тревожное ввиду захвата всей власти немцами. Энвер – полный диктатор. Во главе правительственных учреждений поставлены немцы; почта и телеграф под немецкой цензурой; телеграммы на условные адреса не принимаются – требуется точный адрес и социальное положение отправителя. Фирман на проход судов визируется немецким офицером. Все пароходы с грузом задерживаются, несмотря на протесты, и грузы захватываются без расписок. Фактически капитуляции отменены. На иностранных пароходах, кроме русских, разобщают радиотелеграф… На «Гебене» и «Бреслау» объявлено назначение нескольких турецких офицеров – по-видимому, фиктивно: весь состав остается»81. В ответ на протесты английского, французского и русского послов визирь заверил их, что скоро это закончится, поскольку на «Гебене» и «Бреслау» уже началась замена экипажей82.

Ставка первоначально отреагировала на соображения А. А. Эбергарда несколько невнятно: 10 (23) августа генерал Н. Н. Янушкевич известил его, что Верховный главнокомандующий согласен с тем, что десант на Босфор преждевременен. О возможности атаковать «Гебен» не было сказано ни слова83. 12 (25) августа последовал высочайший указ о переводе всех земель, входивших в Кавказское наместничество, на военное положение84. 14 (27) августа командующий Черноморским флотом вновь обратился к начальнику штаба Ставки: «Противные всем правилам нейтралитета условия, при которых «Гебен» и «Бреслау» подняли турецкий флаг, полагаю, дают основание считать их выход в Черное море враждебным против России выступлением, оправдывающим самые решительные против этих судов действия Черноморского флота. Ввиду допускаемого к 20 августа выхода этих судов из Босфора испрашиваю указаний». Интересна надпись, сделанная на телеграмме генерал-квартирмейстером Ставки Ю. Н. Даниловым: «.разрыва с Турцией нам, видимо, не избежать»85. Эти слова обращают на себя внимание, потому что их оставил человек, определявший в это время стратегию русского Верховного главнокомандования.

В турецком вопросе Ставка по-прежнему занимала непоследовательную позицию, тем временем обстановка на Проливах постоянно менялась, и эти изменения приобретали вполне отчетливый характер. Фактически только с прибытием двух германских судов мобилизация турецкой армии началась по-настоящему. Корабли В. Сушона становились гарантией ее успеха. Младотурки понимали неизбежность войны и чрезвычайно опасались, что инициатива с началом военных действий будет перехвачена Антантой. В таком случае, по их мнению, мобилизация могла быть сразу же сорвана86. Р. Пуанкаре так отреагировал на эти события: «Германия пускает в ход все ресурсы своего империалистического гения, чтобы обеспечить себе помощь за границей. Наш посол в Константинополе Морис Бомпар телеграфирует из Терапии, что Турция уже приняла решение о всеобщей мобилизации. Она делает вид, что опасается операций Болгарии под Адрианополем и России у Проливов»87. Действительно, с самого начала войны немцы понимали значение Турции.

11 августа 1914 г. О. Лиман фон Сандерс послал запрос Вильгельму II, не желает ли он отозвать в действующую армию офицеров его миссии, но вскоре он получил приказ оставаться на месте и уверения в том, что кайзер рассматривает службу в Константинополе как пребывание на «поле боя с германской армией». За 1914 г. немецкая военная миссия выросла с 42 до 70 офицеров, а за всю войну – до 800 человек, включая военных врачей и технический персонал88. На слова своего императора и сослался О. Лиман, когда Энвер-паша заявил, что готов отпустить немецких офицеров в Германию. «Не подлежит сомнению, – докладывал об этом М. Н. Гирс, – что распоряжение Берлина было сделано с расчетом использовать тем или иным путем Турцию и вызвать недоразумения между нею и нами»89. Кайзер имел все основания для сказанных им слов, а русский посол – для своих опасений.

Во время Балканских войн турецкие вооруженные силы показали себя далеко не самым лучшим образом. В 1912–1913 гг. турки потеряли около 250 тыс. человек – 14 из 49 имевшихся у них дивизий. Восстановлением боеспособности армии активно и успешно занималась миссия О. Лимана, численность которой вместе с инструкторами унтер-офицерами составила приблизительно 900 человек90. В кратчайшие сроки О. Лиман провел масштабную чистку турецкого офицерского корпуса91. Место уволенных офицеров и генералов занимали проявившие себя на поле боя командиры, к которым старались придавать по немецкому начальнику штаба или сотруднику (позже, уже в ходе войны, командировались и австрийские офицеры, всего же общее число австро-германских инструкторов в 1914–1918 гг. составило 6 тыс. человек)92.