— Проверим?

Демон сложил две части круглого зеркальца и произнес заклинание… края срослись, теперь на зеркальном круге не было и намека на трещину.

И зеркальце сразу поймало солнце — невидимое, закрытое сизыми осенними тучами, солнце вдруг отразилось в маленьком зеркальном круге.

Круг сверкнул, как ограненный алмаз, заставив ослепленную Василису зажмуриться, и вдруг превратился в солнечного зайчика, бесстрашно лежащего на большой смуглой ладони Демона, не обращая внимания на хмурый, бессолнечный день.

Демон убрал руку — солнечный блик переместился на серую землю и исчез.

Узкая щель неба и ворон на дереве.

Ветер-посвист рвал ворона, не давал ему покоя — мертвый ворон все хлопал и хлопал черным крылом.

Ворон, кричавший над ним, был убит его же стрелой. С тех пор Мстислав лежал и смотрел на мертвого ворона, повисшего в цепкой развилке из тонких веток.

Скоро ли он сам станет мертвым, как ворон, скоро ли его белое тело станет черной землей?

Сколько он уже лежит здесь, на самом дне длинного оврага Провалья?

Со вчерашнего дня?

Или с позавчерашнего?

Или он давно мертв?

И все его мысли и чувства, подобны крылу мертвого ворона, которое все машет и машет от ветра, но уже никогда не сможет взлететь. Перья опадут, крыло оторвет ветер, скелет ворона останется на дереве и сойдет со снегом весной.

Или он жив? Слишком сильно его мучает жажда, ставшая невыносимой, сковавшая горло, опалившая адовым пеклом уста.

Он дал себе время собраться с силами и, приподнявшись, пополз по дну оврага, покрытому мхом и перепревшей листвой. В руках Мстислава еще жила немалая сила. Но смерть была неизбежна — ноги не подчинялись ему, а коли так, он никогда не выберется отсюда наверх по почти отвесным высоким стенам Провалья.

Все ловцы объезжали Провал стороной. Но он погнался за дичью, хоть знал, как опасны вечерние тени. Помнил, как летел через лес с луком и стрелой наготове, помнил свистящую тьму падения… Что случилось? Лошадь затормозила перед глубоким оврагом, и он не удержался на ней?

Сколько времени пройдет, прежде чем отец отправит людей на поиски пропавшего сына? Сколько уже прошло? Вечер сменил ночь, ночь сменил день. Скоро ли ночь вернется на землю?

Он полз по влажной и темной листве, надеясь, что дорогу ему вот-вот преградит журчащий ручей. Жажда сводила с ума. Еще немного, и он вспорет себе руку, чтобы напиться собственной крови. И стает упырем, о которых так любит рассказывать воевода Хемунд.

Хоть об этом Провалье говорили иное…

«Ты знаешь, кто там живет», — говорили ему.

Хоть имя живущего здесь давно уже не называли.

Но теперь Мстислав точно знал, кто обитает тут, на дне Провала.

Его погибель!

Он прижался к покрытой мхом земле, очередной раз давая руками передышку. Вороны, теперь уже не мертвые, а живые, кружились над ним — вороны всегда чуют добычу. И у него больше нет сил выпустить стрелу, отомстить им за выклеванные глаза, за разорванное белое тело, за падаль, которой станет он, Мстислав, когда день вновь сменит ночь. И никуда не спрятаться, не укрыться от воронья — они дождутся своего страшного часа, попируют на тризне.

Он повернул голову и вдруг краем глаза заметил в склоне оврага невысокий проход в земляную пещеру… Кто-то живет там! Или жил? Быть может, укрытие поможет ему?

Ему пришлось собрать все свои силы, чтоб заползти в дыру пещеры на усталых руках.

За узким входом был небольшой зал с почти ровными стенами, будто кто-то специально поработал над ними.

На глинистой стене он увидел нацарапанные буквы, но не смог сложить их в слова. Увидел знаки, значения которых не знал.

И еще что-то вроде картины…

Он видел много образов — лики святых и лики родных, написанные византийскими мастерами на стенах Десятинной и Софии Премудрости, миниатюры на страницах книг в библиотеке отца, слывшего великим книжником, славившегося своим мудролюбием и мудрословием, знанием многих языков и наречий.

И эта картина на стене непонятной пещеры была нацарапана рукой того, кто владел мастерством.

В центре картины был дом — очень похожий на отцовский терем, вокруг терема высились киевские горы.

Но Мстислав больше никогда не увидит гор, не войдет в отчий дом — его жизнь закончится здесь, в глубоком овраге.

В Провалье стремительно темнело. Его последняя ночь доедала его последний день, подобно голодной нищенке, заталкивавшей в рот краюху хлеба, чтобы втянуть ее в черное чрево одним жадным глотком.

Мстислав поднял руку, вслепую дотронулся до стены с картиной, прощаясь с родным домом навечно…

И тут его накрыл непонятый ослепительный свет.

Картина стоила почти шесть тысяч рублей… нет, гривен. Хотя цена была в долларах. И месяц назад сын Янек сказал: никто уже не поминает рубли, одни старики. Еще он сказал: никто уже не курит в кафе.

Сергей в который раз начал рассказывать сыну о первом свидании с его матерью. Он услышал, как Ольга называет себя кофейной наркоманкой, потому пригласил ее в «Кофейный дом», где подавали сорок сортов отборного кофеина — и в итоге сел в лужу. Оказалось, ей безразличен вкус кофе, она пьет его в немереных количествах только для того, чтобы взбодриться во время ночной работы. А еще оказалось, что в «Кофейном доме» не курят, а она еще и никотиноманка к тому же, и неспособна сидеть в кафе, пить кофе и не курить. Ольга нервничала, вертелась, отвечала на его вопросы раздраженно и неприкрыто злилась за то, что он притащил ее в это дурацкое заведение с дурацкими правилами.

Она давно уже бросила курить — задолго до того, как курение запретили во всех заведениях. А Янек собирался на свидание с девочкой, заметно нервничал, и историю Сергей рассказал ему, желая подбодрить. Но Янек поморщился, будто ему подсунули давно протухший товар. Никто давно не поминает рубли. Никто давно не курит в кафе. Курить вообще не модно!

Сергей почувствовал себя ветошью.

Чувство было новым и острым. Неприятным. Он словно перешагнул черту, отделяющую день от заката. Как в кино, где все уже знают, что скоро финал, фильм еще идет, но некоторые встают и направляются к выходу. Потому что все уже заранее ясно. Янек шел к выходу. С отцом ему было все ясно. Все!