к жизни и смерти, словно это компьютерная игра, где всё можно перезагрузить, стерев прошлые неудачные шаги, приведшие к поражению. И это не похоже на мрачный готический роман, когда содрогнувшись от ужаса, всегда можно сказать себе: «Это только художественный вымысел, творчество писателя, который ставил себе целью испугать меня. Что ж, молодец, получилось, только на самом деле этого не было».

— На ужин пойдём? — спросил Дэн, не пошевелившись, и услышав тихое: «Не хочу», продолжил свои размышления.

Время текло, как густая смола по стволу дерева, медленно и вязко, почти неощутимо, но всё же настал момент, когда раздался унылый голос первого гонга. Первый светлый день закончился. Закончился ли вместе с ним суд? Или, может, его решили продлить на завтра, и тогда у осуждённых будет ещё немного времени для страданий, надежд и молитв, ещё одна долгая тёмная ночь, которая, быть может, принесёт чудесное избавление в виде помилования или хотя бы лёгкой быстрой смерти.

В дверь кто-то тяжело стукнул и она распахнулась. Тяжёлым мрачным медведем в маленькую комнату ввалился Элот и хмуро взглянул на Донцова.

— Они закончили. Принц Лорант просил вас зайти, сэр Светозар.

— Они вынесли приговор? — спросил Донцов, поднимаясь.

Он огляделся в поисках меча и лишь потом заметил, что вернувшись к себе, даже не удосужился снять с пояса тяжёлые ножны.

— По-видимому, очень страшный приговор, — ответил Элот, насупившись. — Когда их выводили, рыдали даже некоторые мужчины. Бедняжку Адалину вынесли на руках. Она лишилась чувств, услышав о своей участи. Говорят, её приговорили к казни, более жестокой, чем может вынести женщина. С неё сдерут кожу. Проклятый де Сегюр! — вдруг в ярости взревел Элот, — Если я встречу его в бою, я собственной рукой разрежу его на мелкие куски.

— Почему бы прямо сейчас не сделать это с судьями, которые осудили девчонку за то, что она влюбилась в парня? — тихо произнёс Дэн по-английски, обращаясь к потолку.

— Что он сказал? — насторожился Элот, покосившись на Донцова.

— Он возносит молитву, чтоб боги облегчили её участь, — объяснил тот.

— Это правильно, — задумчиво проворчал Элот. — Вся вина малышки в том, что она любила Марка. А я, дурак, глядя на них, думал, какая красивая будет пара.

Он вышел, за ним удалился и Донцов, а Дэн вздохнул и перевернулся на бок, уставившись в серую каменную стену.

Донцов прошёл в покои принца Лоранта, небольшие уютные комнаты, всё ещё носившие следы недавнего детства в виде стоявших в углах подставок, на которых красовались искусно сделанные деревянные мечи с резными рукоятками, детские доспехи и небольшие фигурки драконов и единорогов. Некоторые помещения предназначались для учебы, о чём говорили письменные столы с наклонными столешницами, большие грифельные доски и шкафы с кипами старинных фолиантов, сложенных в полном беспорядке. Раскрытые книги лежали на креслах и изящных инкрустированных столиках. Некоторые страницы были украшены яркими картинками, на других желтели тщательно прорисованные карты и убористые таблицы ориентиров, третьи пестрели ровными строчками мадригалов и сонетов, мода на которые явно пришла в луар из Сен-Марко. На маленьком диванчике у окна стояла ноэль — местная разновидность лютни, по форме напоминающая арфу. Её золотистое тело было прорезано фигурными эфами и украшено тонкой перламутровой инкрустацией из раковин речных моллюсков.

Теперь в этих комнатах было тихо и пустынно. Дневной свет вливался в высокие окна и освещал бархатные драпировки и лёгкий беспорядок на столах, до которого не могли добраться проворные руки заботливых слуг, поскольку юный принц в борьбе за свою независимость от взрослых противился любому вмешательству в личные дела.

Лорант ожидал его в дальней гостиной, где было немного мрачно, и единственным украшением служил большой гобелен с девой и единорогом, висевший на стене, обшитой деревянными панелями. Юный слуга заканчивал накрывать на стол, а принц стоял возле пустого камина, повернувшись спиной к гостю.

— Я закончил, ваше высочество, — произнёс слуга, поклонившись.

Лорант обернулся и Донцов заметил, что он бледен и сильно расстроен.

— Ступай, Тин, — проговорил Лорант и, проводив мальчика взглядом до дверей, произнёс: — Будьте любезны, друг мой, прикройте дверь плотнее и помогите мне снять доспехи. Мне кажется, я до костей истаял в этой духовке. Не знаю, как можно носить их целыми днями на войне, да ещё биться в них с врагами.

— Иногда они спасают жизнь, — ответил Донцов, выполняя его просьбу.

Он запер дверь, а потом помог принцу снять тяжёлый кованый пояс с ножнами церемониального меча, тогу и аккуратно расстегнул ремни, которыми крепились доспехи, снимая их и укладывая на стол рядом с камином. При этом он заметил, что лицо юноши покрыто испариной, а кончики волос прилипли к щекам и лбу.

— Вам нужно освежиться и сменить одежду, — заметил Донцов.

Лорант беспомощно огляделся.

— Всё-таки придётся вызвать слуг.

— Не обязательно. Если вы скажете, где здесь вода, полотенце и чистые рубашки, мы обойдёмся без них.

— Вряд ли я вправе заставлять вас замещать лакеев, капитан, — пробормотал принц.

— Вы не заставляете.

— Гардеробная там, — он указал на неприметную дверцу за портьерой.

Пока Донцов помогал ему снять камзол и рубашку, обтирал его потное тело смоченным в холодной воде полотенцем и помогал одеться, Лорант подавленно молчал. Было ясно, что он потрясён и растерян, а когда они вернулись в гостиную и сели за стол, он снова принялся извиняться:

— Простите меня, сэр Светорзар. Я веду себя, как испуганный ребёнок, но, боюсь, что таковым и являюсь. Я напуган тем, что чувствую. Мне нужно с кем-то поговорить об этом, но я не могу пойти с этим к брату и друзьям. От меня ждут зрелого и государственного подхода к свершившемуся, а я полон смятения. Понимаете, я шёл на суд преисполненный уверенности, что сейчас свершится правосудие, что мы будем наказывать изменников и врагов, которые замыслили погубить нас. Я был уверен, что, каким бы жестоким ни был приговор, я восприму его как справедливое возмездие. Но я не смог отнестись к этому так, как мой старший брат и отец. Я испытал не только ужас от того, как жестоко будут наказаны эти люди, но и глубокое сочувствие к ним. Я не увидел перед собой задыхающихся от злобы врагов, источающих яд с языков. Это были те люди, которые раньше находились в моём окружении, как рыцари моего брата, как и вы. Я симпатизировал им. Они казались мне изысканными и благородными. А теперь они стояли в этих нелепых рубахах, пошатываясь под грузом своих цепей и почти не глядя на собравшихся. Они были готовы к печальному исходу и полностью признали свою