Первая четверть ХХ в. в целом оказалась для страны периодом довольно успешного развития промышленности и культуры. Особенно быстро развивались приморские провинции. Так, население Шанхая с 1910 по 1920 гг. утроилось и достигло 2,5 млн. человек. Китай, несмотря ни на что, модернизировался, втягивался и в мировые экономические отношения, и в мировую цивилизацию.

Участие страны в мировой войне ограничилось отправкой в воюющие страны неквалифицированной рабочей силы – кули. Немало их оказалось и в России, и во время нашей Гражданской войны десятки тысяч китайских интернационалистов доблестно сражались в рядах Красной Армии (сказано без всякой иронии – тому есть множество свидетельств).

Когда же мировое побоище закончилось и Китай оказался в стане победителей, он не получил практически ничего. Даже Шаньдун в соответствии с Версальским договором так и остался в распоряжении японцев.

Японский капитал, наряду с английским и американским, стал занимать ведущие позиции в экономике Китая.

Китаю пора было привыкать к еще одной особенности заморской цивилизации – к тому, что зачинщиками многих протестов и беспорядков становятся студенты. Тем более, что властители дум этой продвинутой молодежи в своих воззрениях порою уже очень далеко заходили на Запад и ни во что не ставили традиционные нормы. Слова философа и публициста Ху Ши: «Без всякого почтения я осуждаю нашу восточную цивилизацию и горячо воспеваю современную цивилизацию Запада». Звучали даже требования заменить китайский язык на эсперанто, а в качестве официальных божеств признать «господина Науку» и «господина Демократию» (в китайском языке, который не знает родовой принадлежности неодушевленных предметов и абстрактных понятий, перед этими словами в подобных случаях пишется «господин», а не «госпожа»). Справедливости ради – развернутое интеллигенцией движение за «новую культуру» привело к вхождению в широкое употребление письменного языка «байхуа», близкого а разговорному, – это способствовало приобщению к грамоте десятков миллионов простых китайцев.

Однако вспышка студенческого возмущения, ставшая в некотором отношении эпохальной, обращена была отчасти против западных держав. Но в первую очередь против Японии – в связи с ее «Двадцатью одним требованием» и присвоением Шаньдуна, закрепленным Версальским договором. 4 мая 1919 г. тысячи студентов тринадцати высших пекинских учебных заведений вышли на площадь Тяньаньмынь, требуя от правительства не подписывать Версальский договор и вывести из своего состава прояпонски настроенных министров. Словами дело не ограничилось – одного высокопоставленного чиновника-японофила избили, у другого сожгли дом. Правительство было настроено на укрепление отношений с могучим островным соседом, поэтому принялось наводить порядок с явно несоразмерным усердием. Были произведены многочисленные аресты. Но волнения перекинулись на Шанхай, потом на другие вузовские центры. В Шанхае студентов и школьников поддержали сначала торговцы, потом рабочие – одни закрыли свои лавки, другие объявили забастовку. Эти же силы выступили заодно и в некоторых других городах. Правительство наконец поняло, что назревает нечто необычное и серьезное – только в Шанхае бастовало 60 тысяч человек, и решило не идти на обострение. Арестованных (их набралось уже более тысячи) отпустили, неугодных протестантам министров отправили в отставку. Больше того – Китай не стал подписывать Версальского договора. Последовавший за этими событиями общественный подъем получил название «Движения 4 мая».

Большое влияние на общественные настроения в Китае оказывала Великая Октябрьская революция в России. Один из организаторов «Движения 4 мая», вставший впоследствии на марксистские позиции Ли Дачжао, прямо призвал «последовать примеру русских». Освоение марксизма происходило преимущественно на основании переводов трудов Ленина и Троцкого. Мао Цзэдун вспоминал: «Китайцы обрели марксизм в результате применения его русскими. Идти по пути русских – таков был вывод». Привлекало то, что «высшее достижение западной социально-политической мысли» – марксизм (он еще долгое время будет казаться таковым не одним только китайцам) было успешно применено и привело к победе революции, к коренному общественному перевороту именно в России – в стране, далеко не самой промышленно развитой, с абсолютным преобладанием крестьянского населения. Напрашивались аналогии, пример вдохновлял.

Одним рывком – в светлое будущее, в небо, сошедшее на землю, – тысячелетняя утопия всех крестьянских восстаний. Такое же устремление явно присутствовало в душах тех, кто сплотился в коммунистическую партию Китая. Впрочем, нечто подобное двигало и отцами-основателями Гоминьдана, и их приверженцами. Но эта партия по духу своему была слишком конфуцианской, после победы Синьхайской революции она стала скорее реформистской, чем революционной. А многие были настроены кинуться сломя головы за таинственным, манящим своей новизной пророчеством – как это было в страшные годы тайпинского восстания.

Но – «кому апельсинчиков, кому капустки». Миллионам китайцев казалась надежней гоминьдановская опора на традиционную духовность. Близкий к правым кругам Гоминьдана философ Лян Шумин утверждал: «Будущая мировая культура – это возрожденная культура Китая… ибо конфуцианство – это не просто идея, а сама жизнь».

Подобный национализм всегда найдет отклик в душах, в которых больно задето чувство национального достоинства, тем более если это достоинство – по определению «поднебесное». Но, конечно же, совсем уже несметные миллионы простых людей, измученных всеми навалившимся на них невзгодами, от чистого сердца могли сказать своим идеологически озадаченным соотечественникам: «нам бы ваши заботы». Однако их тоже скоро озадачат – да они и сами озадачатся, большинство неожиданно для самих себя.

Усиление в Поднебесной революционных настроений не могло не привлечь внимания московских товарищей. В апреле 1920 г. по указанию Коминтерна в Китай прибыла из Владивостока группа идеологически подкованных российских коммунистов. Они усиленно старались вникнуть в смысл происходящего, оказывали помощь в создании в разных частях страны марксистских кружков.

В г. Чанша, центре провинции Хэнань, руководителем кружка стал товарищ Мао Цзэдун. Примерно в это же время группа молодых марксистов возникла в среде китайских эмигрантов в Токио. Во Франции начинали свой славный путь будущие руководители КПК и Китайской Народной Республики Чжоу Эньлай, Дэн Сяопин, Ли Лисань. Осенью 1920 г. при финансовой поддержке Коминтерна на марксистские позиции перешел журнал «Синь цяннянь», который, подобно «Искре», стал идеологическим и организующим центром для групп коммунистической направленности. Расширялась пропагандистская деятельность (в том числе в рабочих клубах, в школах для рабочих), появлялись новые печатные органы.

В июле – августе 1921 г. в Шанхае прошло совещание 12 делегатов от семи кружков (в их число входил товарищ Мао Цзэдун), которые объявили об организации Коммунистической партии Китая (КПК). Немалую роль в этом историческом событии сыграли присутствующие там представители Коминтерна. Новая партия сразу же заняла влиятельные позиции в рабочем движении – в Шанхае по инициативе коммунистов был создан Всекитайский секретариат профсоюзов.