в безопасности, потому что сюда не мог попасть ни один городской служащий. Княжеские люди, вечно враждовавшие с ними, ни за что бы не пропустили людей войта. Тут же, у ворот, в горнице стражников Мартик приказал снять пострадавшего с носилок, попробовать привести его в чувство водой и перевязать. Но прошло немало времени, прежде чем несчастный открыл глаза и издал жалобный стон.

Весь он, с головы до пят, был заблит кровью, кожа на спине, рассеченная до костей, отпадала кусками. Даже те, что привыкли к ранам на войне, пугались, взглянув на него, потому что таких страшных ран никогда не видели.

Тотчас же послали за врачом Рацлавом, а пока все советовали, кто что знал, и делали, что могли.

Замковые служащие недружелюбно смотревшие на мещан, были вне себя от гнева на жестокость войта. Между тем в городе толпа была недовольна, что ей не дали досмотреть кровавого зрелища.

На радость всем, жаждавшим страшных впечатлений, нашелся другой преступник, стоявший под Пилатом и связанный по рукам и ногам. Это был убийца, отбывавший наказание у позорного столба, на виду у толпы, которая могла вдоволь глумиться над ним и бросать ему в глаза песком.

Городским Пилатом назывался столб с железным обручем. К нему привязывали виновного и выставляли так часто на целый день, а иногда и больше, на позор и издевательства толпы.

Двух менее виновных, избавив от наказания розгами, просто вывели на веревке вокруг шеи за город и запретили им под страхом смерти возвращаться назад.

Нескоро разошлась толпа после всех этих зрелищ по домам и пивным. Большая часть зрителей так же возмущалась самоуправством замковых служащих и вмешательством княгини, как в замке возмущались жестокостью мещан.

Герман из Ратибора, имевший на рыночной площади свой дом и с полным удобством наблюдавший из окна все происходившее, был очень не доволен вмешательством княжеской власти в городские дела.

— Оправится этот разбойник, — говорил он писарю Фричу, — а если будет жив, то уж покажет нам себя, потому что он дерзок, находчив и захочет отомстить. Палачи должны были добить его, потому что он заслужил смерть!

Павел с Берега, угрюмый и молчаливый, был в ратуше во время казни и не скоро вернулся домой. Он застал у себя Грету, которая уже знала все и пылала страшным гневом. Ей было жаль Гамрота, и она бранила Мартика на чем свет стоит за то, что тот сразу не успел спасти его.

Напрасно дядя нашептывал ей, что войт уж заранее так все подстроил, чтобы не пропустить ксендза, несшего милость от княгини. Грета стояла на своем и твердила, что Мартик должен был спасти того, кто пострадал из-за него.

Эта кара, примененная к Гамроту, была как бы вызовом замку. Альберт не достиг полного успеха, но он был уверен, что жертва не выживет. И тот, наверное, погиб бы бесславной смертью, если бы не каноник Рацлав, который приехал тотчас же к больному, сам осмотрел его раны, приказал обмыть их и залил бальзамом, секрет которого знал только он один.

Израненный Гамрот, пока его переворачивали с одного бока на другой, кричал, чтобы его оставили в покое, дали умереть спокойно, но его не слушали. Сделав перевязки, его отнесли в замок и положили в отдельной горнице, поручив заботам Мартика.

Оставив при больном своего Юргу, Мартик уже под вечер выбрался к Грете, чтобы оправдаться перед нею в том, что произошло, и обнадежить, что Гамрот, вероятно, будет жить.

Вдова приняла его на пороге, грозя кулаками и бранясь, но Сула, выдержав этот натиск, объяснил ей, как все было заранее подстроено, чтобы не допустить их в ратушу.

Она понемногу успокоилась, но продолжала грозить войту и его помощникам, а Мартик охотно вторил ей.

Бранясь и проклиная, они засиделись до позднего вечера, и Сула не заметил даже, как опустилась черная ночь. Он должен был один возвращаться в замок, надеясь только на свой меч и дубинку. Когда он уже собрался уходить, Грета, опасаясь за него, решила дать ему своего слугу в провожатые, но Мартику не хотелось обнаружить перед ней страх и, отказавшись, он, посмеиваясь, вышел из дома.

И только очутившись на улице, он заметил, что ночь была настолько темна, что трудно было разглядеть дорогу. Глаза с трудом привыкали к этому мраку.

В большей части домов огни были уже погашены, и только из некоторых окон ложились полосы света на землю, и изнутри долетали голоса. Издалека слышались тяжелые мерные шаги квартальных, которые обходили свои участки. Мартик, много раз ходивший по этой дороге, смело продвигался вперед, стараясь только держаться поближе к стенам домов, чтобы пройти сухими местами по доскам. Он успел уже отойти довольно далеко от дома Греты, как вдруг ему послышался позади себя какой-то шепот и осторожные шаги.

Чтобы не иметь врага у себя в тылу, он повернулся к нему лицом и ждал, но все сразу стихло.

Решив, что эти голоса раздались из-за ставень дома, мимо которого проходил, успокоенный, он пошел дальше. Улица, не везде ровная, где более широкая, где более узкая, как раз в одном месте суживалась сильно и, чтобы не попасть в лужу, блестевшую в темноте, Мартик придвинулся ближе к стене дома, и тут ему снова показалось, что он слышит совсем близко около себя чье-то дыхание. Но прежде чем он успел повернуться, ему неожиданно скрутили руки назад, рот заткнули платком и, повалив, связали; веревками ноги. Он рванулся, чтобы сорвать с себя путы, но нападавшие были ловки и сильны; быстро подхватив его на руки, они замотали его большим плащом так, что чуть не задушили, в торопливо двинулись вперед со своей ношей.

Ничего не видя из-под покрывавшего его плаща, с заткнутым ртом и связанными руками, он был весь во власти нападавших и не мог обороняться.

Вспомнил тогда Мартик опасения Греты и ее рассказы о подземельях, колодцах и тайных убийствах войта Альберта и потерял всякую надежду уйти из рук палачей, которые сделали его жертвой своей мести! Со вздохом он предал душу Богу, образы отца, матери и Греты мелькали в его воображении, он ждал конца. Несли его быстро, но он уже не мог сообразить, куда несут и далеко ли прошли. Под плащом ему не хватало воздуха, и он лежал со связанный, теряя сознание. Люди, несшие его, вдруг бросались в сторону, бежали некоторое время, потом останавливались совсем и снова шли… Вдруг они куда-то подались, голова его ударилась о что-то твердое, его сбросили на землю… Он услышал