– Обещай, что ты меня дождешься, что бы там ни случилось, ладно? Моя родная, моя любимая жена…

– Конечно, дождусь, Йенс. Ведь ты же мой муж.

* * *

Анна с трудом пережила душное лейпцигское лето, можно сказать, продержалась исключительно на силе воли. Несмотря на распахнутые настежь окна, в комнате стояла невыносимая духота. Свежий ветерок с трудом проникал в узкие улочки, впритык застроенные с двух сторон домами. По ночам она ложилась в кровать голой и все равно покрывалась потом, изнемогая от изнуряющей жары.

Она наконец прочитала «Фауста» Гёте и переключилась на другую книгу, тоже немецкую, которую взяла в городской библиотеке для того, чтобы расширить свой словарный запас. Купила себе на рынке материи и теперь отправлялась заниматься рукоделием куда-нибудь в парк. Садилась под тенистое дерево и принималась мастерить себе новое платье из вельвета и теплую зимнюю накидку. Снимая с себя размеры, Анна с некоторым огорчением обнаружила, что хотя ей нет еще и двадцати, а талия уже изрядно раздалась вширь. Впрочем, решила она, все замужние женщины обычно полнеют, не она первая. Через день она исправно посещала свою церковь Томаскирхе, черпая там душевные силы и просто получая короткую передышку от жары под прохладными сводами храма. Собственно, единственное место в городе, где Анна могла хоть ненадолго укрыться от палящего зноя.

Йенсу она писала регулярно по тому адресу, который он ей оставил перед отъездом в Париж. Но от него получила лишь две коротенькие записки, в которых он уведомлял ее о том, что очень занят, что у него без конца какие- то встречи с важными друзьями баронессы фон Готфрид. Еще он написал, что его выступление на публике прошло успешно и что сейчас в свободное время он работает над каким-то новым произведением.

«Замок и живописные окрестности вдохновляют меня на творчество. Кажется, сейчас я пишу свое самое лучшее произведение! Да и как можно не творить, когда живешь среди такой красоты?»

* * *

Лето медленно, но неуклонно близилось к концу. И чем дальше, тем чаще Анне приходили на ум невеселые мысли, хотя она и старалась гнать их прочь. Но они, словно черви, прогрызали себе все новые и новые проходы в ее сознании. Интересно, что это за покровительница такая у Йенса? Богатая, влиятельная… И какое влияние она имеет на ее мужа? Но он же скоро вернется, тут же спохватывалась она. Йенс вернется к ней, и они снова заживут с ним прежней семейной жизнью, как муж и жена.

Впрочем, Йенс ведь так и не назвал ей точную дату своего возвращения. И вот в первых числах сентября, когда она завтракала внизу, хозяйка пансиона фрау Шнайдер весьма недвусмысленно поинтересовалась у нее, точнее, спросила напрямую, а не приезжает ли сегодня ее муж. Дескать, с завтрашнего дня в консерватории уже возобновляются занятия.

– Конечно, он должен приехать, а как же иначе? – невозмутимо ответила Анна, стараясь ничем не выдать своего удивления. После чего заторопилась к себе наверх, быстро причесалась и переоделась в новое платье. Потом глянула на собственное отражение в крохотном зеркальце, которое стояло на комоде, и решила, что выглядит она очень даже неплохо. Правда, личико у нее за последний месяц изрядно округлилось, но Йенсу это даже понравится, и он, вернувшись домой, наверняка одобрит ее внешний вид. Муж ведь часто подшучивал над ней, впрочем, как когда-то и ее родные в Хеддале, говорил, что она чересчур уж худенькая.

Весь остаток дня Анна провела в своей душной каморке, с нетерпением поджидая Йенса.

Но наступил вечер, и ее настроение заметно упало. Неужели Йенс пропустит первый день занятий в своей любимой консерватории, недоумевала она. Потом наступила полночь, зазвонили церковные колокола, возвещая наступление нового дня. Анна аккуратно сняла с себя обновку и улеглась в постель прямо в нижней юбке. Она точно знала, до утра никаких поездов больше не будет.

Так прошло три дня. Анна металась в неведении, не зная, что делать. Наконец она отправилась в консерваторию, дождалась окончания занятий, когда студенты веселой гурьбой высыпали на крыльцо, оживленно переговариваясь друг с другом и дымя трубками. Выискала в толпе знакомое лицо. Тот самый Фридрих, у которого они отмечали минувшее Рождество. Анна смущенно подошла к нему.

– Прошу простить меня, герр Фридрих, за то, что беспокою вас, – начала Анна, сообразив, что она даже не знает его фамилии, – но вы не видели Йенса? Он вообще появлялся в консерватории на этой неделе?

Молодой человек недоуменно уставился на нее, видно, пытаясь сообразить, кто с ним говорит. Наконец узнал и как-то странно переглянулся со своими приятелями, стоявшими рядом.

– Нет, фрау Халворсен. Вынужден огорчить вас, но Йенса я не видел. А вы не видели? – поинтересовался он у остальных.

Все отрицательно замотали головами, смущенно отводя глаза в сторону.

– Боюсь, с ним что-то случилось в Париже. Вот уже месяц, как я не получала от него известий. А ведь он должен был вернуться к началу занятий. – Анна принялась нервно крутить обручальное кольцо на пальце. – А кто-нибудь в консерватории знает о его точном местонахождении?

– Я могу поинтересоваться у преподавателя герра Халворсена. Быть может, он в курсе. Но буду с вами откровенен, фрау Халворсен. Насколько я был наслышан о его планах, Йенс намеревался обосноваться в Париже. Он мне как-то сказал, что денег у него хватит только на один год обучения в консерватории. Хотя, вполне возможно, он похлопотал о получении стипендии, чтобы продолжить учебу. Так он получил стипендию?

– Я…

Анна почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, и ее тут же повело в сторону. Фридрих быстро схватил ее за руку, не позволяя упасть.

– Фрау Халворсен, вам явно нездоровится, да?

– Нет-нет, все в порядке. – Она вырвала свою руку. Гордость не позволила показать постороннему человеку, как ей плохо. – Danke, герр Фридрих.

Она кое-как попрощалась с остальными кивком головы и пошла прочь, из последних сил стараясь высоко нести голову.

– О господи! О господи! – в отчаянии шептала она, то и дело спотыкаясь и останавливаясь. Брела по запруженным улицам города, возвращаясь домой. В голове шумело, было трудно дышать, а перед глазами стоял сплошной туман.

Дома она без сил рухнула на кровать. С трудом поднесла ко рту стакан с водой, стоявший на тумбочке у изголовья, с жадностью выпила. Немного полегчало. И жажда тоже отступила.

– Не может быть! Не может быть! Этого не может быть! – повторяла она как заклинание. – Если он решил остаться в Париже, то почему не забрал меня? – вопрошала она голые стены своей комнатенки, но те хранили молчание. – Он ведь не бросит меня! Нет! Ни за что! – убеждала она себя. – Он любит меня. И потом, я же его жена…

Всю ночь Анна так и не сомкнула глаз. Под утро она уже решила, что сейчас сойдет с ума от тревожных мыслей, которые теснились в ее голове одна мрачнее другой. Пошатываясь, она кое-как спустилась к завтраку и увидела фрау Шнайдер, которая стояла в холле с письмом в руках.