– Да.

– А как насчет следующей недели? И, кстати, остальных недель тоже?

– Я не смотрела, фрау Шнайдер, что у меня там осталось в запасе. Сейчас посмотрю.

Анна пошарила рукой под матрасом и извлекла оттуда железную коробочку со своими сбережениями.

Впрочем, фрау Шнайдер и без того знала, сколько монеток хранится в заветной коробочке. Немного, совсем немного… пару штук… Она молча наблюдала за тем, как «дитя» открыла коробку. Голубые глаза Анны мгновенно наполнились страхом. Она молча достала из жестянки две монетки, протянула их хозяйке и тут же захлопнула крышку.

– Danke, – промолвила фрау Шнайдер и добавила: – А как насчет оплаты повитухи? Вы можете прямо сейчас дать мне денег, чтобы я рассчиталась с ней? Она, уходя, оставила мне счет. А потом все эти расходы, связанные с упокоением вашего младенца. Он ведь до сих пор лежит в городском морге. Конечно, девочку можно упокоить и в общей могиле для нищих. Но если вы хотите похоронить ее по-людски, со службой, с могилкой на кладбище, то за это тоже придется платить.

– А сколько это будет стоить?

– Понятия не имею. Но явно больше того, чем вы сейчас располагаете, если уж честно.

– Вы правы, – уныло согласилась с ней Анна.

– Дитя мое, я отнюдь не самая плохая женщина. Но и не ангел. Да, вы мне нравитесь, я к вам даже по-своему привязалась. Это правда. Я знаю, что вы хорошая богобоязненная девочка. И во всех ваших бедах повинен только муж. К тому же я не настолько бессердечна, чтобы взять вот так и вышвырнуть вас на улицу. Особенно после того, что вы пережили. Но давайте взглянем на вашу ситуацию БЕЗ ПРИКРАС. Такой, как она есть. Ваша комната – это самое лучшее, что я могу предложить своим постояльцам. Тех денег, что вы заработали у меня, помогая по хозяйству, едва ли хватит, чтобы покрыть стоимость проживания всего лишь за две ночи из семи, если брать понедельную оплату. Имеются у вас и другие задолженности…

Фрау Шнайдер метнула на Анну быстрый взгляд, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию на ее лице. Никакого проблеска в мертвых, неподвижных глазах. Тогда она тяжело вздохнула и продолжила:

– Поэтому я предлагаю вам следующее. Вы и впредь будете помогать мне по дому. Но начнете работать уже полный день и будете работать до тех пор, пока не вернется ваш муж, если он вообще когда-нибудь вернется. Пока же вам придется переехать в комнату для прислуги. Она расположена в заднем крыле дома, прямо за подсобкой. Проживание пойдет в счет зарплаты. Питаться станете тем, что останется от завтраков и ужинов. Вдобавок ко всему я одолжу вам деньги, чтобы вы могли рассчитаться с повитухой и упокоить свою дочку как положено, по-христиански. Ну и что вы мне скажете в ответ на мое предложение?

Анна молчала. Ей нечего было сказать. У нее вообще не было в голове ни мыслей, ни слов. Она лишь физически присутствовала в этом мире. Но выбора тоже не было, и она послушно, словно автомат, кивнула головой.

– Вот и прекрасно! Значит, решено! Завтра вы перетащите все свои пожитки в вашу новую комнату. Тут объявился один господин, который хочет снять вашу комнату на целый месяц.

Фрау Шнайдер повернулась к дверям, уже взялась своей большой ловкой рукой за дверную ручку, но тут снова развернулась лицом к Анне, слегка нахмурившись.

– И вы даже не собираетесь сказать мне спасибо, дитя мое? Другие на моем месте в два счета вышвырнули бы вас вон.

– Спасибо, фрау Шнайдер, – повторила Анна, словно попугай.

Хозяйка что-то недовольно буркнула, выходя из комнаты. Анна поняла, что выказала мало благодарности. Она закрыла глаза, пытаясь отключиться от всего на свете. Как бы ей хотелось сейчас оказаться где-нибудь там, где никому нет до нее дела. Чтобы ее оставили одну и навсегда.

В холодный и ветреный день в самом начале декабря Анна отправилась на городское кладбище. Долго стояла в полном одиночестве возле могилки своей дочери.

Сольвейг Анна Халворсен.

Бог, в которого она всегда верила, любовь, ради которой она пожертвовала всем, и вот, наконец, ее крохотная дочурка… Все ушли, все ушло, и ничего не осталось.

В последующие три месяца Анна не жила, а просто тупо существовала. Она работала от темна и до темна. Фрау Шнайдер умело воспользовалась сложившейся ситуацией, буквально закабалив ее теми финансовыми обязательствами, которые она опрометчиво дала хозяйке, когда хворала. Что ни день, хозяйка, вальяжно развалившись в кресле в своих приватных покоях, нагружала Анну все новыми и новыми обязанностями. По ночам, укладываясь на свой соломенный тюфяк в крохотной каморке, пропахшей помоями, долетавшими сюда из судомойни и из выгребной ямы на заднем дворе, Анна моментально отключалась, настолько она уставала за день. Сразу же погружалась в тяжелый сон, но без каких-либо сновидений. Она ни о чем не думала, ни о чем не мечтала.

Ей просто не о чем было мечтать.

Когда же она отважилась как-то раз поинтересоваться у хозяйки, сколько ей еще осталось платить по долгам и когда она сможет наконец получить хоть какое-то жалованье, та лишь злобно фыркнула в ответ:

– Неблагодарная девчонка! Я забочусь о том, чтобы у тебя была крыша над головой, кормлю тебя… А тебе, видите ли, этого мало! Подавай тебе больше!

«Нет, это тебе подавай больше», – подумала про себя Анна, ложась спать в ту ночь. Фрау Шнайдер взвалила на плечи Анны практически всю работу в доме. Она одна тянула на себе весь пансион. И понимала, что надо срочно искать другое место, такое, где она смогла бы заработать хоть какие- то крохи. Она стянула с себя платье и обозрела в зеркале свое исхудавшее лицо. Самая настоящая крыса с помойки, подумала она, разглядывая собственное отображение. Истощенная донельзя, в лохмотьях, пропахшая чужой грязью и потом. Кто возьмет на работу такую замарашку? Кто прельстится на эту оборванку?

А не написать ли ей фрекен Олсдаттер, мелькнуло у нее как-то раз. Или, может быть, вообще броситься к ногам родителей и вымолить у них прощение? Но когда она поинтересовалась в закладной лавке, сколько бы они могли дать за то перо, которое когда-то подарил ей Ларс, то оказалось, что вырученных денег не хватит даже на то, чтобы отправить письмо в Норвегию.

Да и чувство собственного достоинства, те крохи, которые еще остались от него, подсказывали Анне, что она сама повинна во всех тех несчастьях, какие свалились ей на голову, а потому никакого сострадания и жалости она не заслуживает.

Так минуло Рождество. Наступил январь. Морозы и холода выстудили последние капли надежды, которые все еще питали Анну. Но вот не осталось ни веры, ни надежды. Сейчас, молясь на ночь, она молила Господа уже не о спасении, не о всепрощении, а лишь о том, чтобы не проснуться утром.

– Да и нет никакого Бога… Все это сплошные выдумки… Все ложь… – прошептала она как-то раз, прежде чем забыться беспробудным сном.

Но вот однажды вечером, уже в марте месяце, в кухню неожиданно вплыла фрау Шнайдер. Вид у нее был самый что ни на есть взволнованный. Анна как раз чистила овощи для ужина постояльцам.