Со временем я начал вести себя несколько иначе и стал требовать формализованного права руководить поручаемыми мне работами. Должность Главного конструктора позволяла мне действовать не через доброжелателей, а вполне официально, через аппарат министерств и ведомств. Дело дошло даже до того, что меня стала привлекать к работе Академия наук, и я получил должность заместителя директора по науке академического института, стал Главным конструктором очень большой работы, связанной, скажем так, с созданием нового типа оружия.

Когда работы, которые мы вели с коллегами из Москвы, приобрели большую значимость (могу сказать только, что это было связано с космическими системами), решено было организовать в Киеве филиал Московского института. Так несколько лет назад я стал директором этого Научно-исследовательского центра.

Скажу совершенно откровенно: административная работа не привлекала меня ни в молодости, ни позднее. Но вынужден был считаться с обстоятельствами – для того, чтобы проводить нужную техническую политику, необходимо единоначалие. Техника не решается голосованием. Многолетний опыт убедил меня в том, что должны быть хорошо проверенные гипотезы, предпосылки, а решение должны принимать люди, отвечающие за конечный результат этого дела. Только из этих соображений я исходил, решая для себя такой важный вопрос.

Вполне допускаю, что все могло сложиться иначе и тогда, в самом конце пятьдесят четвертого, решение властей могло быть совершенно иным. Оставив меня в живых, можно было лишить заодно и любимой работы. Тем, что этого не случилось, я обязан, как уже говорил, исключительно советским ученым, выступившим в мою защиту. Видимо, Политбюро вынуждено было согласиться с их доводами. Впрочем, допускаю, что люди, находившиеся тогда на Олимпе власти, рассуждали так: а что, собственно, он собой представляет? Пусть попытается, лишенный всего, чего-то добиться в этой жизни…

Я же считал, что лишить человека званий, должности – это еще не все. Да, и здесь не хочу лукавить, в молодые годы меня задевало, когда людей, работавших вместе со мной, награждали, а от меня застенчиво отворачивались. Было такое, что скрывать.

Не скрою и того, что не раз была возможность у меня покинуть страну. И гораздо раньше, и в последние годы. Но поступи я так, предал бы память отца. Да и никогда не ставил я знака равенства между партийной верхушкой и страной, которой всю жизнь служил. Словом, и этот шаг, столь легко сделанный другими, оказался не для меня.

Из газеты «Нью-Йорк таймс»:

«Сергей Никитович Хрущев, сын советского руководителя, вошел в небольшое помещение иммиграционного бюро в городе Провиденс штата Род-Айленд и вышел оттуда с законными правами постоянного жителя Соединенных Штатов. Спустя 16 месяцев после падения Коммунистической партии Советского Союза 57-летний инженер, который стал политологом, и его жена Валентина ожидают выдаваемого иностранцам вида на жительство. В недавнем интервью, которое было взято у господина Хрущева, говорившего из своего дома в городе Кранстоне, штат Род-Айленд, он сказал, что решил добиваться права на постоянное жительство в Соединенных Штатах, “потому что в этой стране легче жить и работать. У меня все еще есть квартира в Москве. Там у меня есть и дача. У меня есть мои деревья и мой пруд, маленький пруд с рыбками”».

В течение четверти века после смещения Никиты Хрущева с поста руководителя советские власти не давали его сыну разрешения на выезд за рубеж.

Этот шаг, столь легко сделанный другими, оказался не для меня. На все приглашения переехать в США, Англию, где были бы созданы все условия для работы, я ответил отказом.

В одну из встреч с тогдашним Председателем КГБ СССР Юрием Андроповым, не раз приглашавшим меня из Киева как эксперта для оценки материалов, связанных с американскими лазерными космическими системами, между главой советских спецслужб, будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС и мной, сыном Лаврентия Берия, состоялся такой разговор.

Мы поговорили о деле, о материалах, которыми располагала советская разведка, и вдруг Юрий Владимирович заговорил о другом – он сказал, что считает мое поведение правильным.

– Вы заблуждаетесь, Юрий Владимирович, – ответил я. – Своих взглядов на то, что случилось, я никогда не скрывал ни в тюрьмах, когда шло следствие по моему делу, ни позднее. Я никогда не отказывался и никогда не откажусь от своего отца. Я считаю его абсолютно невиновным человеком, которого убила партийная номенклатура. И если я не кричу об этом, то это не значит, что я поверил в инсценировку, разыгранную его убийцами…

Юрий Владимирович очень внимательно меня выслушал и опустил глаза. Помолчал.

– И тем не менее такое поведение я одобряю…

Позднее мы еще несколько раз встречались. Я до сих пор считаю, что это был один из умнейших людей, которого Советская власть могла иметь во главе государства. Конечно, я не могу одобрить его поведение в Венгрии в 1956 году, его участие в борьбе с инакомыслием. Достаточно вспомнить, что творилось в посольстве в Будапеште, когда он был Чрезвычайным и Полномочным Послом Советского Союза. Там ведь расстреливали людей, несогласных с политикой Хрущева и партийной верхушки в отношении Венгрии. На ком эта кровь? Конечно, не Андропов отдавал команду, но он ее исполнял. Впоследствии, когда убрали Семичастного, его сделали Председателем КГБ. Значит, эта фигура вписывалась в Систему. И тем не менее, в личностном плане это был аналитик, понимавший, что эту Систему надо подкрепить. Имея печальный опыт моего отца, он предпочел косметические меры, не затрагивая интересы партийной номенклатуры. И это тоже была ошибка. Изменить Систему, не меняя главного, было невозможно.

Она, эта Система, вторгалась и в личную жизнь. Несколько лет после освобождения из тюрьмы мы с моей женой прожили вместе. К сожалению, травля не прекращалась. Я все надеялся, что как-то уляжется все со временем, но ничего не изменилось. Решили фиктивно развестись ради детей. Поставим, мол, их на ноги, а там и вместе будем жить. Не получилось…

Марфа Максимовна Пешкова – замечательная женщина, и мы остались с ней в самых добрых отношениях. Живет она в Москве, работает в Институте мировой литературы. Старший научный сотрудник. Часто приезжает к нам в Киев.

Сын Сергей живет со мной. Женат на украинке, замечательной девушке. В свое время чересчур бдительные люди очень не хотели видеть его студентом. Вмешался тогда Семичастный. После освобождения от должности Председателя КГБ СССР Владимир Ефимович работал первым заместителем Председателя Совета Министров Украины. Правда, и сын характер проявил – пошел в другой вуз. Сегодня он научный сотрудник, занимается радиоэлектроникой.

Старшая дочь, Нина, окончила Строгановское училище, Академию художеств в Финляндии. Ее будущий муж учился в аспирантуре МГУ. Я искренне верил, что он эстонец. Позднее признались, что он гражданин Финляндии. Мне не оставалось ничего другого, как рассмеяться: «Только этого нашей семье и недоставало!». Уехать ей разрешили.

Надя, младшая дочь, живет в Москве. Искусствовед. Растут внуки.

Из материалов по «Делу Л. П. Берия»: