этого мятого пластикового стаканчика с алкоголем ему станет легче, отпустят эти клещи, которые сдавливают грудь вот уже полгода? Он даже протянул руку, но вдруг мужик произнёс сакраментальную фразу, которая заставила Никиту отшатнуться.

— Ты не бойся, это хорошая водка, не самопальная. Я её в гипермаркете покупал. «Столичная».

Мужик мало походил на посетителя гипермаркетов. Никиту как обожгло: не хватало ещё метиловым спиртом отравиться и ослепнуть или вообще помереть…

— Я не буду… — Буркнул он.

Взглянув в последний раз на надгробие мамы, он мысленно извинился перед ней, за то, что не может уйти от неё сейчас по-человечески. Привязался же этот алконавт! Очевидно, он постоянный посетитель кладбища — поминает всех усопших подряд, лишь бы у могилы кто-нибудь стоял. Никита подхватил сумку и быстро пошёл к выходу.

Как ни странно, после посещения кладбища стало как-то легче. Мысли начали принимать вполне реальное направление. Он стал думать о том, какой бедлам ждёт его в комнате, в которой он не был два года. Наверно, что-то придётся в ней убрать, что-то выбросить, что-то поставить на новое место. Он не смог открыть дверь подъезда, на ней стоял новый кодовый замок. Звонить наугад знакомым соседям по лестнице не хотелось. Пришлось ждать кого-нибудь входящего или выходящего. К счастью, дверь вскоре распахнулась и на пороге появилась его любимая учительница Нина Петровна, которая жила с ним на одной лестничной площадке. Это была очень удачная, хорошая встреча. Нина Петровна тепло обняла Никиту за плечи.

— Я ждала тебя, догадывалась что ты скоро приедешь. Прими моё самое глубокое соболезнование. Я любила твою маму.

Никита сглотнул и только опустил голову. Он не умел и не знал, как нужно отвечать на подобные слова.

— Никитушка, мне надо идти в садик за внучкой. У нас с тобой теперь много будет времени для разговоров. Код нашей двери… — она назвала цифры. — Запомнил?

— Да, конечно. Спасибо.

— Ну, устраивайся. Приходи в себя. И заходи в любое время, я тебе всегда рада.

Поднимаясь на пятый этаж своей «хрущёвки», Никита успел подумать, что ему всё-таки везёт на хороших людей, и Нина Петровна одна из них.

Учительница химии стала его классным руководителем вместо зануды-географички, когда он учился в девятом классе. Насчёт «учился» — это сильно сказано. Он, конечно, иногда осчастливливал школу своим присутствием, но прогуливал уроки безбожно. Нашлась подходящая дворовая компания. Спортом всерьёз он не занимался, но с удовольствием мотался с мальчишками на каком-нибудь пустыре с мячиком, хорошо играл в волейбол через сетку на школьном стадионе, легко попадал в баскетбольное кольцо. На уроках физкультуры прекрасно бегал стометровку, а зимой без проблем сдавал нормативы по лыжным гонкам. Мама работала сутками, особого контроля за ним не было. Но голова, в общем, неплохо соображала: спохватившись перед контрольной или какой-нибудь проверочной работой по математике или физике, Никита мог три дня, не отрываясь, просидеть над учебниками и взятыми на прокат тетрадками одноклассников (чаще — одноклассниц) и выползти к концу четверти на вполне уверенную тройку. Но химия ему нравилась — как правило, уроков Нины Петровны он не пропускал.

Несмотря на его бесконечные тройки по её предмету, и даже двойки за контрольные, она к нему благоволила, сокрушённо качала головой и безнадёжно вздыхала:

— Никита, я всё не теряю надежды, что ты возьмёшься за ум… А он у тебя ещё какой! У половины класса он отсутствует начисто, а ты бездельничаешь…

Никита диву давался, откуда у Нины Петровны такое представление об его умственных способностях. Ему было лестно и жаль свою наивную учительницу. Какое-то время он подтягивался, налегал на учёбу, получал отличные оценки и радостную улыбку педагога в знак поощрения, но потом становилось скучно, и он опять начинал получать двойки. В восьмом классе замаячила перспектива вообще остаться на второй год. Завуч школы вызвала маму на педсовет. Это было что-то ужасное: он, длинный и тощий балбес стоял посреди учительской, а вокруг сидели уже немолодые женщины- учительницы (педагогов — мужчин в школе не было) и между ними — мама. Она плакала от стыда и безнадёжности. Что она с ним могла поделать? Сколько слов, назиданий и угроз было сказано — всё бесполезно, как об стенку…

Учительницы по очереди перечисляли его достижения: двойка за сочинение, даже не за ошибки, а за беспомощность в изложении материала… По истории — вообще ноль знаний, даже говорить нечего… По физике — вроде бы и соображает, но прогулял целый раздел, сам, конечно, ничего догнать не в состоянии… По химии, в целом, неплохо, но ни одной типовой задачи решить не может…

Итог подвела завуч жалостливым восклицанием.

— Никита, как тебе не стыдно! У тебя такая хорошая мама!

А мама, молча, плакала. Домой вернулись, не произнеся по дороге ни одного слова. Никите нечего было сказать — он так часто извинялся и просил прощения, что это уже не имело никакого смысла. А дома мама вдруг, видимо от отчаяния, схватила подтяжки, болтающиеся на спинке стула. Тогда модны были подтяжки, их носили все: мужчины, женщины, подростки… Мама схватила подтяжки и стала лупить ими Никиту по заду изо всех сил. Ему было ужасно жаль её. Он ходил по кругу, как строптивый жеребец в загоне, прикрывая зад руками, и только повторял.

— Мама, ну, мам…

Мама сильно взмахнула рукой, подтяжки растянулись, металлическая пряжка ударила по одному из рожков новой люстры, которую они купили только в прошлое воскресенье, жалобно зазвенело стекло. А мама вдруг успокоилась, аккуратно повесила подтяжки на спинку стула и ушла за перегородку, тихо прикрыв за собой дверь: когда Никита подрос, однажды к ним пришли рабочие и, по маминому заказу, установили посреди комнаты прочную фанерную перегородку с дверью — из достаточно большой комнаты получились две небольшие клетушки, но зато они были отдельными…

В этот день они больше не разговаривали.

Он больше не давал никаких клятв и обещаний. Он просто стал нормально учиться. Пришлось, конечно, краснея, просить помощи учителей и одноклассников. Десятый класс он закончил без проблем.

А тут в его жизни появился компьютер. Совершенно фантастическим образом. Дело в том, что мама постоянно опекала в их доме кого-нибудь из соседей: всё время бегала по квартирам с тонометром и фонендоскопом. Никита даже злился не на шутку: мама не успевала отдохнуть после дежурства, иногда даже перекусить, как начинался бесконечный трезвон по телефону, а то и в дверь. Но к соседям в той квартире, которая теперь принадлежала Нине Петровне, она была особенно внимательна. Там проживала дружная еврейская семья: бабушка, мама,