рассказывать не надо было никому. Ненужных вопросов Никите никто не задавал. Санитаров в больнице не хватало, а в «приёмнике» мужская сила всегда была востребована. В общем, в больнице ему были рады.

Вернулся из Хабаровска Михаил. Позвонил из аэропорта. Встретились в этот же день. Никита затащил его к себе. Выпили, конечно, поели, что нашлось на скромных полках старого холодильника, и до самого утра не могли наговориться — столько тем и вопросов накопилось за это время. У Никиты никогда прежде не было такого близкого друга. После школы одноклассники как-то все разбрелись, потерялись. На днях он встретил Настю, с которой пару лет в младших классах сидел за одной партой. Она рассказала ему кое о ком: кто-то из мальчишек ещё служит в армии, кто-то куда-то уехал учиться, а двое из их класса сгинули в Чечне. Настя теперь прячется от их матерей, не зная, как надо себя вести в таких случаях и что говорить,

— Ты будешь куда-нибудь поступать? — Спросил Михаил.

Никита только вздохнул.

— Мама очень хотела, чтобы я стал врачом. Попробую в медицинский.

— Кошмар! Там же такие вступительные экзамены! И учиться, говорят, тяжело- три первых года одна зубрёжка. И на что жить будешь?

— Я, конечно, в школе не шибко пластался, а за эти годы вообще всё забыл напрочь, голова совершенно пустая… Но ради мамы… Попробую. У меня добровольные помощники есть. За стенкой моя учительница по химии живёт, я в химии неплохо соображал. Надеюсь, поможет вспомнить, обещала — она вообще — человек слова. Лерка… ну, помнишь я тебе о ней рассказывал, она в институте Культуры учится, обещала по русскому языку подтянуть, будет мне всякие сложные тексты диктовать — Тургенева там, Толстого… А её батя — физик, тоже обещал помочь, если проблемы будут. Так что у меня есть серьёзные наставники, я очень на них надеюсь. Работать пойду на тоже место в больницу. Буду санитарить в будние дни по ночам, а по воскресеньям дежурить сутками. Ну, а если до третьего курса не выгонят, потом можно будет там же фельдшером устроиться. Главное поступить. Но ведь нам, бывшим солдатам, всё-таки поблажка есть. Будем надеяться. Ну, а ты? Что решил? Тоже поступать будешь?

— В Архитектурный. Есть у нас в Питере такой институт. Только сначала мне надо творческий конкурс пройти: рисунок, черчение, ещё кое-какие задания выполнить. Я, конечно, буду на заочное отделение поступать для начала. Если потуплю, потом сориентируюсь.

— Слушай, Мишка… Пока мы с тобой не завязли в учебниках… Ты меня в Эрмитаж обещал сводить. Помнишь?

— Конечно, помню. Я ещё не успел пропуск получить. Вот получу в пятницу — и сходим обязательно. Я позвоню.

— А ты знаешь что… Переезжай ко мне! Вместе будем заниматься. В общаге-то готовиться сложновато будет.

— Спасибо, конечно. Но у нас с тобой жизнь планируется совсем разная, мы друг другу мешать будем. А вообще у меня хорошая новость есть, мне наши ребята ещё в часть написали: оказывается, в Питере где-то на выселках специальный дом для детдомовцев строится. В конце этого года нам всем обещали ключи от квартир вручить.

— Ну, ты даёшь! Я тебя поздравляю!

— Пока что не с чем. Но будем надеяться…

— Важное! Спящие, проснитесь!

Вера Снегирёва, сидящая рядом, больно ткнула Никиту в бок. Он вздрогнул и открыл глаза. Он, и в самом деле, крепко заснул. Этот возглас профессора патологической анатомии — его коронный номер, хотя в нём слышится не только ирония, но и откровенное сочувствие. Профессора, как правило, живут не на небесах, они прекрасно осведомлены о жизни студентов, сидящих перед их глазами. С того времени, когда они сами были студентами, миновало немало лет, многое изменилось… Конечно, заметная часть студентов нынче на занятия приезжает на личных машинах, но основная масса их подопечных, как в прежние годы они сами, работает по ночам и грузчиками на вокзалах, и санитарами в клиниках института… Профессор им откровенно сочувствовал.

Никита пришёл в себя и стал слушать. Профессор был человеком остроумным и довольно часто темы своих лекций украшал витиеватыми вступлениями. Вот и сейчас тоже.

— Женщины бывают всякие… — Аудитория насторожилась, ожидая продолжения. — Часть из них — мифическая. Именно такой была Медуза Горгона.

Но далее шло подробное описание «симптома Медузы» — специфического расширения вен на животе при циррозе печени. Это уже особенно не увлекало. Вера, сосредоточенно строчила в своём конспекте, пытаясь успеть за лектором. Спать уже не хотелось. К счастью, мозги Никиты были устроены так, что в них застревало именно всё то, что в будущей профессии имело значение. На первом курсе, когда он впервые взял в руки человеческий позвонок, на котором надо было вызубрить названия не только десятков бороздок, ложбинок, выпуклостей и шероховатостей на латинском языке (на занятиях по латыни первокурсники только выучили алфавит), но и знать их расположение, его охватила самая настоящая паника: казалось, что он никогда в жизни не сможет выучить все эти термины. Но потом он вдруг подумал о маме. Никита часто её вспоминал, когда ему было особенно трудно. Почему-то всегда вспоминал такой, какой видел в последний раз в жизни, когда их, новобранцев, построили у военкомата. Неуклюжие, растерянные призывники стояли напротив толпы своих родных, таких же взволнованных и растерянных. Мама держалась мужественно, не плакала из последних сил и кривовато улыбалась. Он тоже пытался улыбаться, но получалось тоже криво…

Он вспомнил маму, разозлился на самого себя, обозвав себя «тупицей». И первый раз в жизни дал слово не себе — маме, что вызубрит все эти проклятые названия, чего бы это ни стоило. «Ты хотела, чтобы я стал врачом, мама, и я стану им, вот увидишь». И в первую сессию уверенно сдал зачёт по всем костям человеческого скелета. Когда же на втором курсе он, сияя, вышел из аудитории с пятёркой в зачётке, вечная отличница Вера Снегирёва только головой покачала:

— Ну, ты — чокнутый! Сдать госэкзамен по анатомии на пятёрку может только параноик! Ребята, скажите ему, что нам на курсе параноики не нужны!

Впрочем, через час она вышла из той же аудитории с такой же пятёркой.

Удачно сдав весеннюю сессию, в том числе с ещё одной пятёркой по неорганической химии, Никита купил большой букет тюльпанов и направился к любимой учительнице Нине Петровне. У него была теперь такая традиция — первого сентября, в Новый год и на женский праздник 8-го марта он обязательно приносил ей цветы. На его звонок дверь долго не открывали, обескураженный, Никита