Роман молчал, стоя над ним, и Заслав притих, с волнением ожидая решения своей судьбы. Не прощают князья такого обращения, а Роман так и вовсе не привык в должниках ходить. Вон бояре как давно его изгнали - а запомнил и должок воротил, да со всеми резами, что за десять лет набежали.

- Дочь, говоришь? - вдруг подал голос Роман, и Заслав поднял голову.

Нет, не было в глазах князя прежней слепой ненависти. Было иное - холодный расчёт и трезвая мысль.

- Боярыня Смеяна, - подсказал Заслав.

- Защищаешь её, стало быть?

- Да, княже.

- Быть по сему! Ступай.

И, повернувшись, Роман вышел первым, оставив Заслава стоять на коленях посреди пустой думной палаты.

Недолго терзался неведением Заслав. На другой же день прискакал к нему Андрей и поведал, что князь Роман приказал боярина Вышату из поруба вызволить, а заступнику Заславу решил отдать вдову Смеяну в жены. Не знал Заслав, плакать или смеяться, и не ведал, что благодарить надо княгиню. Зайдя ввечеру к жене, Роман рассказал ей о просьбе воеводы, и Анна припомнила, что рассказывала Смеяна о своей давней любви к Заславу. Никак впервые после смерти сына Анна разговаривала с ним и даже улыбнулась слабо, вспомнив Смеяну, и, радуясь жениной улыбке, Роман согласился с нею. Заслав был не только его воеводой, когда-то он стоял между Романом и Анной. Стремясь убрать соперника, князь много раз откупался от Заслава. Почему бы не сделать этого сызнова?

* * *

Странная это была свадьба. Приглашённые бояре дивились и ворчали. И было отчего - ведь только-только из этого дома вынесли гроб, едва сорок дней минуло. Невеста лила слёзы, жених кусал губы и почти не смотрел на суженую. Боярин Вышата на свадьбе дочери не был - от пережитого у старика отнялись ноги, и он лежал в ложнице. Вместо посажёного отца сидел в красном углу сам князь, смотрел на молодых ястребиным прищуром. Сам правил свадьбу, сам проводил молодых в опочивальню.

Когда за ними закрыли двери, Заслав, весь пир просидевший в оцепенении, без сил опустился на разобранную постель. Смеяна потопталась рядом, потом тихонько стянула с него сапоги и, заметив, что муж сидит как потерянный, осторожно притулилась рядом. Очнувшись от тяжкой думы, Заслав притянул её к себе, обнял, и они до света так и просидели молча, глядя на догорающие свечи.

Только по весне, когда пригрело ласковое солнышко, зазвенела капель и на крутых берегах Днестра стали появляться проталины, ожила немного княгиня Анна. Стала выходить из своих покоев, беседовала с боярынями, ласковее стала к Роману. А когда зазеленели рощи и росшая на подворье старая берёза, помнившая ещё Ярослава Осмомысла, покрылась молодыми клейкими листьями, совсем оттаяла её душа. Но с той зимы Анну как подменили. Прежде живая и весёлая, сделалась она спокойной и степенной, держала себя в руках твёрдо, и только наедине с Романом нет-нет да и проскользнёт в ней прежнее, девичье.

Князь тоже переменился. До самых Святок в Галиче и окрестностях было неспокойно. Дрожали от страха бояре, иные вслед за Кормиличичами и Арбузовичами налаживали путь в Понизье, но и оттуда доставал Роман строптивых бояр. Как обложенный псами волк, вынюхивал он крамолу. Один раз попался в его руки Иван Кормиличич - еле вырвался, просидев в холодном зловонном порубе более полугода. В боярских городах - Звенигороде, Плесненске, Перемышле - бояре лишились сна. Многих именитых мужей недосчитались они. Много вдовых боярынь и сирот-боярышень сидело в монастырях, оплакивая свою долю. Земли казнённых Роман забрал под себя, лишь немного роздал пришедшим с ним волынским боярам - Ивану Владиславичу, Мирославу Рогволодовичу, Доброславу Гордому и воеводе Вячеславу.

Нежданно-негаданно выбился в люди и Андрей. Лихо удирал по полю боярин Михаил Данилич, укрывавший у себя бояр-крамольников, но нагнал его молодой дружинник, сшиб с коня и пешим приволок к князю. За это ещё больше приблизил Андрея к себе Роман, Михайлову деревеньку отдал ему в кормление, а самого Андрея оставил при дворе. Владимиров-то дворский за то, что стоял за поповну Алёну и её сыновей, кончил свои дни в порубе, а старый, Романов, остался во Владимире.

В прежний свой город Роман наезжал несколько раз - там до сих пор оставалась его старшая дочь Феодора. Девушка жила одиноко, никуда, кроме храма, не выходила, по примеру матери привечала нищих и убогих, делала богатые вклады в монастырь, где когда-то жила её мать. В прошлую осень она жестоко простудилась - когда Роман прискакал, лежала в жару, бредила, никого не узнавая. Две седьмицы Роман не отходил от дочери, созвал для неё лучших лечцов, и Феодора пошла на поправку. Но, окрепнув, сказала отцу:

- Не для того Господь вернул мне жизнь, чтобы распоряжалась я ею как желаю. Отныне Он мне отец и супруг. Хочу стать Христовой невестой.

Роман не стал её отговаривать - заметил он в глазах старшей дочери тот же опасный огонёк, который прежде полыхал в очах её матери, когда давала о себе знать буйная половецкая кровь. Не откладывая дела, Феодора отбыла в монастырь.

Почерневшим, усталым вернулся тогда из поездки во Владимир Роман Мстиславич. Анна, встречавшая его на крыльце, подивилась, как переменилось его лицо. Лишних слов говорить не стала, молча обняла.

Уведя в дальние покои, спросила, глядя на тяжело опустившегося на лавку Романа:

- Никак, померла Феодора?

- Померла, - глухо, не глядя на жену, ответил князь.

- Ты гонца слал, что выздоровела княжна?

- Выздоровела, - кивнул Роман. - Только б лучше… Нет у меня больше дочери. Постриг приняла Феодора. В Феодоров монастырь ушла, где мать её жила. Не осталось у меня больше детей.

Анна стояла над Романом, глядела на опущенную голову, на его чуть тронутые сединой буйные чёрные кудри. Сколь ни расчёсывай их, всегда они чуть торчат, выдавая неукротимый нрав хозяина. И то, что притих он сейчас, говорит не о смирении, а о душевной буре, терзающей его.

- Есть, - тихо сказала Анна, и он вздрогнул, - есть у тебя дети.

Роман поднял на неё лицо. Глаза его медленно загорались: - Что?

Вместо ответа Анна взяла его руку и положила себе на живот. Пока ещё плоский, он уже напрягся, оберегая зародившуюся в нём новую жизнь.

- Боялась перед отъездом тебе сказать, - повинилась Анна. - Думала, померещилось.

Роман, не говоря ни слова, обнял жену и прижался к её животу.

* * *

Всю зиму на княгиню боялись дохнуть. На радостях Роман помиловал двух бояр, даже воротил одну деревеньку сыну казнённого боярина Зеремея Глебу и дал новые леготы ремесленникам и купцам. На Масленицу выставил для города бочки мёда и вина. Так же шумно гуляли и на Пасху. Княгиня появлялась перед народом раздобревшая, ходила по терему плавно, словно лебедь. Ни на шаг не отходила от неё верная Опраска, стала княгининой милостницей. Младенец рос и уже так толкался во чреве, что иной раз Анна опасалась выходить из покоев.