Когда-то он сам жил в Куломзине, знал каждую улицу и чуть ли не каждый дом, поэтому шел уверенно, не оглядываясь по сторонам. И с закрытыми глазами он мог бы, ни разу не сбившись, выйти на окраину, в то самое место, куда ему было нужно.

Он шел быстро, походкой привычного и бывалого ходока, ни на чем не останавливая внимания по пути, но все видя и все примечая.

Вот перебежал улицу какой-то молодой рабочий, приостановился, посмотрел на Коновалова и торопливо пошел вдоль темного забора, вот со скрипом отворилась калитка и из нее выглянула женщина, боязливо и робко, будто очутилась сразу под пулями, вот где-то в провале косого переулка лязгнул затвор винтовки, потом послышался голос:

— Не балуй… Маленький…

«Если мы выступим первыми, а в городе час восстания отложен, генерал Бржезовский сможет выслать против нас крупные силы, — думал Коновалов. — Все войска гарнизона свободны. Может быть, сейчас они уже подняты по тревоге… Нужно ожидать всего…»

Он пересек поселок и на окраине еще издали увидел дружинников. Они стояли небольшой тесной толпой, густо чернеющей на белом скате горбовины.

Коновалов подошел ближе и негромко крикнул:

— Игнатов здесь?

— Я здесь, Николай Николаевич, — ответил низкий хрипловатый голос, и из расступившейся толпы вышел Игнатов.

— Как у вас? — спросил Коновалов. — Все собрались?

— Все собрались и всё в порядке, — сказал Игнатов. — Вот только без дела стоим здесь, Николай Николаевич. На город бы идти надо, в городе мы не лишние будем…

Игнатова с Коноваловым окружили дружинники. Стояли тихо, прислушиваясь к каждому слову.

— На город идти рано, — сказал Коновалов. — Нужно дружины новые собрать: много добровольцев явилось и оружие есть — у милиции отобрали. Вот проверим поселок, добровольцев соберем, тогда и о городе подумать можно.

— А как в городе? — спросил Тимофей Берестнев, шагнув ближе к Коновалову.

Николай Николаевич узнал его, кивнул головой и сказал:

— Связной из города еще не прибыл. Послал я в разведку лыжников.

— Так, — сказал Игнатов и пристально посмотрел на Коновалова.

Лицо Николая Николаевича было спокойно, словно он ни малейшего значения не придавал запозданию связного.

— Пока работа в поселке идет, Куломзино надежно прикрыть надо, — сказал Коновалов. — Вот и вам работа есть. Ты, товарищ Игнатов, выдвинь свой отряд за поселок к тракту, позицию займи, прикроешь нас со стороны города. По линии железной дороги отряд пошел — подрывники, и еще людей отправим. Вот и надежно будет.

— Так, — сказал Игнатов.

— И времени не теряйте. Мало ли что может случиться…

Рабочие дружинники без команды стали строиться в ряды.

— Ты, товарищ Игнатов, как позицию займешь, связного пошли. Штаб — на вокзале. Что заметишь, сообщай.

— Есть, — сказал Игнатов.

Коновалов проводил глазами скрывшийся в сумраке степи игнатовский маленький отряд и торопливо пошел назад к вокзалу.

Он шел, прислушиваясь к каждому звуку, и, стараясь подавить тревогу, уторапливал шаги.

Ему стало жарко, и он расстегнул воротник пальто.

На перроне было пусто — наверное, добровольцев уже отправили на позиции.

Коновалов вошел в полутемный вокзальный коридор, отыскал комнату дежурного по станции и, отворив дверь, остановился на пороге.

Он увидел толпящихся связных, нахмуренные серые лица членов штаба и человека в распахнутом полушубке и без шапки. Человек торопливым движением руки все время поправлял мокрые волосы, сползающие на лоб.

Никто не заметил, как вошел Коновалов, — свет горящей лампы тускло освещал комнату.

Еще не слыша того, о чем говорил человек без шапки, Коновалов понял, что это связной из города и что случилось что-то страшное.

— Как отменили восстание, может, через час меня выслали… Не знаю времени… — говорил человек, и мышцы лица его дрожали. — Пройти через город нет никакой возможности — казачьи патрули, юнкера… Пришлось обходом, и не знаю, сколько верст крюку дал…

— Что-что? Отменили восстание? — спросил Коновалов.

— Отменили, — сказал связной, глядя на Коновалова пустым тусклым взглядом, и отер ладонью с лица пот. — Во втором районе провал. Считай, весь штаб захватили… Ночью…

— Отменили… — повторил Коновалов и вдруг в раскрытую дверь услышал раскатистые винтовочные залпы. Они доносились из степи.

5

Бойцы игнатовской дружины рассыпались цепью и, промяв в снегу лунки, залегли, готовясь защищать подступы к поселку со стороны большой дороги, ведущей из города.

Тимофей Берестнев лежал рядом с Куделиным и, подсчитывая уходящие минуты, смотрел в степь.

Луна давно села. Рассвет приходил в мутной пелене тумана. Небо светлело медленно, и по нему сгустками пара лениво ползли низкие облака. Громоздясь одно на другое, они затягивали сплошь все пространство до самого горизонта.

Снега равнины посерели, словно и на них упала гигантская тень хмурого неба. Кругом становилось голо и неприютно. Хмурое утро обещало пасмурный снежный день.

Тимофей оглядывал лежащую перед ним равнину, всматривался в овражки и балки, где еще пряталась темнота, и прислушивался к звукам поселка.

«Вот сейчас наши во главе с Коноваловым идут по улицам, собирают добровольцев, назначают старших пятерок… — думал он. — Сколько всего соберется народа? Теперь, наверное, примкнут к восстанию и те, кто раньше не знал о нем. Сейчас не нужно скрываться, сейчас можно говорить со всяким…»

Ему представлялось, что людей наберется много, очень много, может быть, пятьсот-шестьсот человек. Примкнут к восставшим все ремонтные рабочие, все железнодорожники, грузчики, может быть, крестьяне соседних деревень…