— Обязательно передам! А вы только не плачьте больше.

Приходит муж. Я ему все передаю, про бедную женщину, как ее ужасно обокрали, как она плакала.

— Позвони ей. Помоги.

— Ладно. Разберусь.

Все это не мои дела, я в это не лезу.

Проходит пара недель. Звонок. Низкий женский голос, вроде не очень трезвый, просит Артема.

Его опять же нет, о чем я и сообщаю.

— Я звоню потому, что он мне должен десять тысяч долларов. Если он немедленно мне их отдаст, меня убьют. И вот чтобы меня не убили, я вынуждена буду сообщить тем людям ваш телефон и адрес.

Опять? Да что ж это такое?

— Простите, какие десять тысяч? Вы о чем?

— Он ребенку инструмент купил на мои деньги! — истерически вопит явно пьяная баба.

— Инструмент? Что за инструмент? Мой сын играет на блок-флейте. Она стоит десять долларов. Да, инструмент ему нужен будет. И за него я заплачу восемьсот долларов. Вы что-то не то говорите.

— В общем, пусть звонит мне, — туманно требует тетка. — Телефон мой запишите.

Я записываю телефон, который начинается так же, как наш.

— Вы где-то рядом живете? — спрашиваю.

— В соседнем доме, — отвечает. — Скажите, Нора звонила, пусть немедленно перезвонит.

Приходит муж.

— Что за десять тысяч ты должен? Какой инструмент ты купил?

Даю ему номер телефона.

— А! — кивает он. — Это все ерунда. Это… Это моя дура звонит.

— Что за «моя дура»?

— Ну, моя…

— Это вот эта пьянь — твоя?..

— Нет, это ее подруга. Рядом тут живет. Она к ней часто приезжает, вот и решили…

— А почему у подруги наш номер телефона?

— Нет, это Татьяна ей дала…

И тут вдруг я понимаю: Татьяна! Та, которую я утешала, что у нее перчатки украли. Жена Сергея Попова…

— Это та самая Татьяна?

— Да, — разводит муж руками, — скучает по мне, грустит.

— Что же вы все от меня-то хотите? Почему без меня никак не определитесь?

Он говорит мне об их любви. О том, что фамилия Татьяны на самом деле Сударикова. Что муж ее был помощником министра культуры Демичева, выехал в Германию, открыл там галерею русского искусства… Вот сейчас она уезжает к нему… Тоскует…

Одного не понимаю — почему я должна принимать во всем этом участие?

…Сударикова все-таки уехала в Берлин. И заскучала. Теперь она звонила нам из Берлина. Там было 11 вечера, у нас — час ночи. Мне каждое утро полагалось на работу. Пьяная женщина знала всех детей по именам и слезно умоляла позвать папу.

Папы не было.

Несколько раз она говорила со мной. Ох, что она только говорила! О том, как ей хорошо в Берлине, как много у нее молодых поклонников, какие парти она посещает…

— Ты знаешь, что такое парти? — спросила она у меня.

И тут я не выдержала. Лопнуло терпение. Я до этого очень долго разговаривала с ней как человек с человеком. Пыталась вразумить. Объяснить, что мне надо спать, я устаю… Ей-то какое до этого всего было дело? Ну ладно. НЕ умеешь по-человечески, получай по-своему. Это ты наверняка поймешь, посольская дочь!

— Где мне знать, что такое парти? Я только одну «парти» знаю, старая минетчица: коммунистическую парти, в которой ты и твой Сергей Попов исправно состояли. И у меня есть друзья в Берлине, которым очень интересно обнаружить у себя под боком работников КГБ.

— Откуда такие сведения? — изменившимся и вполне трезвым, даже, я бы сказала, деловым голосом промолвила Сударикова.

— Это ты не у меня спрашивай. Но знай: еще звонок сюда, я сделаю то, что обещала.

Больше она не звонила.

Потом, через десять лет, я увидела ее в Берлине. Мы оказались на соседних креслах в итальянской парикмахерской на Ку-Дамме.

Я никогда ее до этого не видела. Не поняла просто, почему эта высокая, дорого, с шиком одетая женщина так пристально смотрит на меня. Потом позвонил ее мобильный.

— Да! — ответила дама по-русски. — Да! Татьяна Попова! Слушаю вас.

Голос! Тот самый голос! Не перепутать. Зачем судьба нас свела?

Ну… просто мир тесен.

И моя судьба любит преподносить мне истории в полном их сюжетном завершении.

Ура! Оля поступила в МГУ на журфак! Без всяких репетиторов, если не считать, конечно, английского. Я занималась, как могла. И вот результат.

Мы все радуемся, понятное дело.

Мой ребенок легко осуществил то, что мне в свое время запретили.

Я снова мечтаю учиться.

В университете дочка знакомится с американским парнем. Нет-нет, он там не учится. Он дружит с одним из студентов. А сам приехал преподавать английский язык. Однажды Оля приглашает его к нам. Он — само обаяние, улыбки, добросердечие. Трой Данн. Прилетел из Тампы, Флорида. По-русски — ни слова. Будет ли учить русский? Да нет, вроде не собирается. Зачем?

Он вовсю общается с мальчишками, я рада: это хорошая практика в английском. Я английский никогда не изучала, но кое-какой минимум выражений есть и в моем запасе. Сейчас стараюсь освоить побольше новых слов: общаться-то хочется полноценно.

А когда началось общение, пошли интересные разговоры.

Например, однажды Трой радостно заявил:

— Мы победили вас, причем без единого выстрела!

Меня эта фраза шокировала, сбила с ног. Как это — победили? Мы что — на баррикады выходили для них? В их интересах? Разве мы думали о них, об Америке, о том, что они воюют с нами, когда протестовали против ГКЧП?

Мы не думали, а они — думали.

Стали мне открываться некоторые неожиданные для меня черты характера американцев. Не буду говорить — всех. Но — тех, с кем приходилось общаться. Бросалось в глаза незнание и неуважение к нашей истории, некое презрение и стремление поучать. Очень часто свои разговоры Трой начинал словами:

— А вот в Америке делают так-то…

Как же мне надоело это его поучение по любому поводу!

В конце концов, когда он заводил свою песню, я отвечала:

— А в России делают вот так…

Потом оказалось, что миссия его заключается совсем не в преподавании английского языка. Он на самом деле приехал в Россию как проповедник так называемой церкви Христа.

Английский язык — это прикрытие их деятельности. И правда: читают Библию на английском? Значит — изучают английский. Вот так.

Этих проповедников по всей стране было не сосчитать. Их легко пускали, визу получить в Российском посольстве, рабочую, на год, было для них делом легким и простым.