Но запасались…

Кстати, с тушенкой тоже произошел неожиданный казус.

Однажды к нам должны были заглянуть гости, я поставила тесто для пирогов и решила, что один пирог сделаю с яблоками, один с луком, а один — гулять так гулять — с тушенкой.

— Сынок, залезь, пожалуйста, в ящик на холодильник, достань пару баночек тушенки.

У нас в коридоре стоял второй, резервный холодильник для припасов. А на нем громоздилась коробка, набитая банками с тушенкой.

Сын подставил стул и потянулся к коробке. Через мгновение донеслось:

— Странно, мам. Похоже, нет у нас тушенки.

— Мыши съели? — пошутила я.

— Кто-то съел. Не мыши, — ответил сын, легко снимая с холодильника огромную коробку.

Силачом стал. Я ее даже подвинуть не могла, а он — как перышко подхватил и спрыгнул со стула.

Мы заглянули в нее: коробка была полна пустыми банками от тушенки! Аккуратно открытые банки, дочиста опустошенные.

Это, конечно, не мыши ухитрились.

Это Артемий Октябревич, любивший ночью выпить и закусить, вставал и наслаждался в тишине и покое…

Говорить тут было не о чем. Выбросили на помойку эту коробку с банками и закрыли тему любого накопительства раз и навсегда.

Голод так голод.

И все-таки больше я не смогла. Ровно двадцать лет прожила я с мужем и много интересного повидала на своем веку. Я была совершенно опустошена, лишена сил. Подвигов по спасению ближнего своего мне хватило, казалось, на всю оставшуюся жизнь.

Поиски, обзванивание больниц и моргов, звонки с угрозами…

Не буду вдаваться в подробности, ибо то, что я уже рассказала, хоть и не подробности, а мелкие детали, но вполне может служить объяснением моего решения.

Судья нас не развела. Трое детей и 20 лет вместе! Дала подумать три месяца.

— Вы останетесь с мужем, если он за эти три месяца будет вести себя безукоризненно? — спросила она.

— Конечно, — ответила я.

— Обещаю, — дал слово муж.

Понятное дело, он был хозяином своего слова: сам дал, сам взял назад.

Ничего не изменилось.

Третьего октября 1994 года наш развод состоялся.

— Ты, конечно, не разрешишь мне видеться с детьми? — спросил муж.

Что содержалось в его словах? Неужели надежда?

— Я очень прошу тебя общаться с детьми, просто настаиваю на этом, — сказала я.

Но он появлялся очень редко. Не чаще раза в полгода. Он не оставил никаких своих координат. Я просила, но он не дал адреса, по которому его можно найти.

Однажды, через год после развода, он как-то зашел повидать детей. Их не было дома. Он был слегка навеселе.

— Ну, что ж ты! — сказала я.

— Вера, не горячись! — ответил бывший муж.

Значит, Вера.

Уходя, он достал из кармана куртки носовой платок. Я закрыла дверь и увидела случайно оброненную им бумажку. Это было уведомление о необходимости срочно погасить задолженность по квартплате на имя Подкопаевой В. М. Был там и адрес: ул. Кирова…

В.М. — значит вот она, Вера.

Я спрятала бумажку. Это был мой единственный шанс найти отца моих детей, если возникнет необходимость.

Я устала. Спала без снов. Просыпалась без радости. Не было прежде со мной такого.

Однажды приснилась мне Стеллочка. Красивая, степенная, спокойная.

— Ты здесь? — спросила я, не веря своему счастью.

Она кивнула.

— Ты вернулась?

— Нет, — покачала она головой.

— Тебе там хорошо? — спросила я.

— Очень спокойно, — сказала она.

— Возьми меня к себе. Я так устала, — попросилась я.

— Ну нет. Тебе еще рано, у тебя тут столько дел — они еще и не начинались, — ответила Стеллочка своим солидным докторским голосом.

И я проснулась…

Ни развод, ни трудовые порывы даром никому не проходят. В феврале 1995-го я очутилась в больнице. Откладывать было нельзя. В последний момент успела остаться в живых. И то — получилось две операции подряд. И даже клиническая смерть.

Медленно выкарабкивалась.

А что для всех нас была моя больница? Отсутствие частных уроков. Отсутствие любых подработок. А на зарплату тогда было не прожить. И еще врачу, который меня оперировал, тогда уже полагалось дать сколько-то сотен долларов.

Когда я попала в больницу, ко мне в гости как раз приехали две англичанки, с одной из которых, руссисткой Джоан Смит, я уже подружилась настолько, что и она гостила у меня, и я у нее. Она заранее попросила разрешения приехать на неделю с подругой. Я ж не думала, что попаду в больницу. И вот они приехали. Их поселили в комнату, некогда служившую нам спальней. У Оли даже было сколько-то денег, выделенных мной на прием моих гостей. Она купила все, что нужно им для завтраков. Мюсли, сыр, хлеб, кофе, молоко. Обедать и ужинать они собирались в городе.

Самим детям оставалось на еду очень мало. Но — гости есть гости. Так уж вышло. Что уж теперь.

Однажды завтракают они, а Пашка, неравнодушный к молоку, говорит сестре:

— Оль, я тоже молока хочу.

Олька делает большие глаза, мол, после поговорим. Но тому приспичило:

— Хочу молока.

А на какие шиши она купит ему молоко?

И тут подала голос одна из англичанок. Она хорошо говорила по-русски.

— Оля, — сказала она, — сходи в лавку и купи брату молока.

Слово «лавка» сразило всех наповал.

Не было «лавки», не было денег. А были две гостьи, так и не понявшие всю степень нищеты, в которой мы оказались в тот момент.

Так у нас и повелось потом. Если речь шла о чем-то несбыточном, говорить: возьми деньги, сходи в лавку…

Было и другое.

Позвонил мой друг из Питера. У меня есть в Питере два замечательных друга. Вот и позвонил один из них, Боря Косолапов.

— Как мама? — спрашивает.

— Мама в больнице, — уныло отвечают дети.

И вот на следующий день к нам в дверь звонят:

— Откройте, ребята, я от Бори Косолапова.

Незнакомый человек протянул детям деньги, двести долларов:

— Вот, Боря просил передать, чтобы вы купили себе поесть. Маме не говорите.

Но они, конечно, сказали маме. Эти деньги мы и отдали потом врачу. Раз уж полагалось.