Наполеон затем стал подшучивать надо мной в связи с моим предполагаемым чрезмерным вниманием к мисс N, заявив, что я должен жениться на ней. Я ответил, что я недостаточно богат, недостаточно молод, чтобы претендовать на руку такой красивой молодой девушки. Тогда Наполеон стал рассказывать мне о некоторых своих любовных приключениях. «Самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел, — заявил он, — была ирландская девушка, мадемуазель Г; я не уверен в том, родилась ли она в Ирландии или происходила родом из ирландской семьи. Это было в то время, когда я был женат на Жозефине, и задолго до того, когда я сочетался браком с Марией Луизой. Однажды, когда я охотился в Сен-Жерменском лесу, кое-кто из интриганов императорского двора подставил её мне на моём пути, замыслив дело так, что она должна была подойти ко мне с прошением в руке. Когда она представилась и заявила, что у неё есть прошение, её пропустили ко мне, так как согласно приказу лица с прошениями всегда могли подойти ко мне и вручить его. Она упала на колени передо мной и передала мне своё прошение. Её голова была прикрыта вуалью, не скрывавшей её лица, которое было действительно божественным.

Конечно, я был очарован ею, и хотя я подозревал, что за всем этим кроется какая-то интрига, встреча с нею была для меня приятной. После этой первой встречи я раза три или четыре виделся и беседовал с нею. Бывало, я позволял с ней небольшие вольности, которые ограничивались тем, что я похлопывал её по щекам. В это время из секретного отделения почты мне доставили письмо её матери, адресованное ей. Её мать оказалась старой интриганкой. В своём письме она давала дочери указания, которые полностью пролили свет на её истинное лицо. В письме содержались инструкции относительно поведения её дочери по отношению ко мне при самых различных обстоятельствах. Это письмо убедило меня в том, что мне не следует поощрять развитие отношений с этой девушкой, и, хотя я, несомненно, был охвачен страстью к ней, ибо она была прекрасна, как ангел, я отдал приказание, чтобы её никогда ко мне не допускали. По прошествии времени мне как-то рассказали, что она в самом деле была неравнодушна ко мне и была бы мне верна. В настоящее время она замужем за М., очень богатым человеком, но по-прежнему, я склонен верить, она сохраняет нежные чувства ко мне.

Вечером, накануне моего отъезда из Парижа в Ватерлоо, — продолжал Наполеон, — во дворец пришла красивая англичанка и попросила разрешения повидаться со мной. Её встретил Маршан, сообщивший, что это невозможно. В ответ она сказала, что она — английская дама и подруга мадемуазель Г., которую я хорошо знаю, и что она убеждена, я должен увидеться с ней. Она заявила, что я не могу отказаться от встречи с молодой девушкой, которая любит меня и восхищена моей личностью. Маршан объяснил ей, что я собираюсь на следующее утро покинуть Париж, и поэтому меня нельзя беспокоить. Услыхав это, она была явно огорчена и с большой неохотой ушла из дворца. Возможно, она была просто красивой интриганкой или той женщиной, в голову которой запала навязчивая идея обо мне. Когда женщина вобьёт себе что-то в голову, то ничто на свете не помешает ей добиться своей цели.

Вскоре после того как я овладел Веной, австрийская принцесса N только и думала обо мне, когда вокруг было столько много разговоров о моей персоне. Она была одной из тех принцесс, о которых вы знаете, что они буквально наводнили всю Германию. Ничто не остановит женщину, если она полюбит. Вся в мыслях обо мне, она приехала в Шенбрунн и потребовала встречи со мной. Мюрат, обладавший красивой внешностью, попытался добиться её расположения, но она с презрением отвергла его притязания. Я приказал принять её и представился ей как маршал Дюрок. Она лишь немного говорила по-французски и по-итальянски, а я не мог разговаривать по-немецки. Я попросил её не говорить так громко, так как император мог услышать её, и показал на Дюрока, сказав, что он и есть император; но её нельзя было так просто обмануть. Она видела меня ранее проезжавшим на лошади и сейчас воскликнула: «Нет, нет, это вы, вы — император!» Она была чрезвычайно миловидна и очень откровенна в своих признаниях».

Наполеон затем вспомнил о голословном утверждении, которое, как говорят, сделал в палате общин лорд Каслри в его адрес; а именно: якобы Наполеон составил список самых богатых наследниц во Франции, которых он в приказном порядке заставлял выходить замуж за того или иного генерала по его усмотрению. Будто никто из этих наследниц не мог выйти замуж без его разрешения и что они были обязаны выходить замуж за тех лиц, которых он считал нужным предоставить им. Наполеон заявил, что все эти утверждения являлись полнейшей ложью. «Насколько все эти утверждения далеки от правды, — добавил Наполеон, — говорит тот факт, что не в моей власти было женить даже Коленкура на женщине, которую я очень хотел видеть рядом с ним. Она была дочерью N, являвшимся президентом палаты, чрезвычайно богатым человеком. Она была красивой девушкой и её отец был готов выделить ей большое приданое. Я сам просил отца девушки оказать мне любезность, выдав дочь за Коленкура, но он мне решительно отказал в этом. В то время Коленкур был одним из моих фаворитов. Это всё, что касается правдивости Каслри».

19 сентября. Отправился в «Колониальный дом», повинуясь указаниям сэра Хадсона Лоу, полученным мною через капитана Блэкни. Губернатор также пожелал, чтобы я захватил с собой отчёт о состоянии здоровья Наполеона.

Когда я приехал, сэр Хадсон Лоу потребовал у меня вышеупомянутый отчёт, который констатировал, что, за исключением лёгких простудных заболеваний, состояние здоровья Наполеона удовлетворительное. Сэр Хадсон Лоу спросил, были ли какие-либо осложнения после простудных заболеваний. Я ответил, что не было. Губернатор сообщил мне, что и другие лица, помимо меня, сообщают о состоянии здоровья Бонапарта. Например, госпожа Бертран рассказала полномочным представителям, что он чувствует себя чрезвычайно плохо.

Только потому, что полномочные представители видели его стоявшим на веранде, они не должны верить, что он находится в полном здравии. Я повторил, что он страдал от недомогания, которое не приняло серьёзного характера.

Сэр Хадсон Лоу затем заявил, что он слышал многое, хотя и не весь разговор, который произошёл между французами и полномочными представителями, и что все французы, за исключением одного, явно злоупотребляли представившейся возможностью. И каждый раз, когда граф Бертран имел возможность говорить с ними, он всегда злоупотреблял ею. Во время скачек Монтолон получил единственную возможность говорить с полномочными представителями, и, как утверждает он (сэр Хадсон), Монтолон полностью использовал эту возможность для того, чтобы ввести их в заблуждение.

20 сентября. Виделся с Наполеоном, когда он принимал ванну. Поначалу он пребывал в невесёлом настроении. Пожаловался на ноющую боль в правой щеке от заболевшего зуба. Дёсны — мягкие, кровоточат при легчайшем нажатии. Лодыжки и ноги немного опухли. По ночам он подвержен сильной бессоннице. В качестве объяснения своего состояния Наполеон привел несколько причин, которые убедили меня в том, что Корвисар был прав, рекомендуя ему верховую езду. Со своей стороны я также посоветовал Наполеону как можно больше ездить верхом, стараясь при этом ездить быстро. Наполеон заявил, что при нынешних ограничениях, когда он может быть оскорблён часовым, если он хотя бы немного отклонится от дороги, он лишён возможности разогнать лошадь. Наполеон считает, что ни я, ни любой другой англичанин, который окажется в его положении, не воспользуется привилегией верховой езды, будучи связанным подобными ограничениями. Это заявление Наполеона я оставил без ответа, поскольку, если бы я выразил мои истинные чувства не как врач, а как человек, я должен был бы согласиться с его мнением. Я ограничился тем, что порекомендовал ему противоцинготные овощи. «Доктор, скоро вы меня здесь не увидите; я бы хотел, чтобы это случилось уже сегодня вечером. Чувствую, что мой организм не в состоянии более работать. Как бы то ни было, но он прислан сюда, чтобы медленными пытками заставить мой организм прекратить работу. В грядущих поколениях он за это заплатит сполна. На самую отвратительную скалу во всём мире они прислали человека, навязывающего ограничения, которые никогда не применялись революционными трибуналами во главе с Маратом. Даже там всем осужденным, пока они жили, разрешали газеты и книги. Они не угасали в агонии и с их жизнью не медлили, чтобы представить их смерть как результат естественного исхода. Эта утонченная жестокость не была известной ни Билло де Варенну, ни Колло д’Эрбуа.