море, машет рукой… Моя галера… Берег Святого Петра… Я скоро увижу ее… А Зулейк? Что делает Зулейк? Почему он тоже смотрит на море? Он смотрит не на мою галеру… Его взгляд обращен к югу, к Африке… Он строит коварные замыслы… Он мечтает уничтожить… В его руке не теорба, а шпага… Он смотрит на меня, как голодная пантера… Он принесет мне несчастье… Остерегайся его, Ида… Это африканская змея…

— Бедный синьор, — шептал Железная Башка, утирая слезы. — Он думает о своей невесте, которую, может быть, никогда больше не увидит. Кто спасет его из этой зловонной ямы? День, когда мы снова увидим солнце, будет, несомненно, нашим последним днем. А как нам было хорошо в чудесном дворце мавританской принцессы! Что должно было произойти, чтобы нас арестовали и бросили в эту могилу? Бедный мой Железная Башка, здесь закончится твоя славная жизнь, и железная палица твоих предков так и не вернется на родину!

Он устроился рядом со своим хозяином, который, казалось, спал спокойнее. Тишину, царившую в камере, нарушали только размеренные шаги янычар, стоявших на страже у решетки и за массивной железной дверью.

Время от времени как будто из-под земли доносились крики и звон цепей.

В соседних камерах, должно быть, были другие узники, которых пытали тюремщики.

Каталонец, несмотря на все свои тревоги и страхи, уже было совсем заснул, когда услышал, как в дверях со скрипом поворачивается огромный ключ.

Стражник весьма свирепого вида, державший в руке длинный хлыст, вошел в сопровождении двух янычар с саблями наголо.

— Кто из вас двоих слуга? — спросил он на ломаном итальянском, повернувшись к Железной Башке.

— Это я, — едва выговорил каталонец, помертвев.

— Иди за мной, проклятый христианин.

— Мне нужно позаботиться о моем хозяине.

— Пока о нем позаботятся скорпионы. И потом, мне кажется, что ты ему не нужен, он спит.

— Что вы хотите от меня?

— Я думаю, что тебе поджарят пятки, — ответил стражник с ухмылкой. — Если они у тебя не будут твердыми, не знаю, как ты завтра будешь ходить.

— Я никому не сделал зла.

— Ты христианский пес, этого достаточно. Ну, шевелись, толстое брюхо, а то я заставлю тебя плясать, как обезьяну, ударами моего хлыста. Зрелище будет забавное!

— Пожалейте моего бедного хозяина.

— Никто его не съест. Здесь стоят часовые, а поблизости нет ни львов, ни леопардов.

— О, я несчастный! — простонал Железная Башка.

Удар кулака и пинок быстро заставили его вскочить на ноги.

— Проклятые магометане! — закричал он. — Если бы у меня была моя палица, я бы научил вас уважать последнего потомка рода Барбоза.

— Иди, пустомеля! — закричал тюремщик. — Ты болтаешь, как сорока, а дрожишь, как робкая девушка.

— Я — Железная Башка!

— Деревянная Башка! Давай иди!

Два янычара по знаку тюремщика схватили его за руки и вытолкнули из камеры, угрожающе размахивая своими саблями. Бедный каталонец, которого толкали и тащили, выкрикивая проклятия и ругательства, оказался в подземном зале, который выходил во двор тюрьмы и освещался благодаря отверстиям, закрытым толстыми стеклами.

Настоящим чудом было то, что отважный Железная Башка не упал на неровный пол зала, увидев повсюду на стенах крюки, стальные прутья разной длины, чудовищные пилы, огромные жаровни, которые служили для пытки, называемой шамгат, палицы разнообразных форм, огромные бритвы, ножи, штыки и, для полноты ужасной картины, четыре головы, казалось недавно отрубленные, насаженные на пики и еще кровоточащие.

— Это мясная лавка? — пробормотал он, вращая вытаращенными от ужаса глазами.

— Да, для христиан, — сказал тюремщик с жестокой улыбкой. — Может, тебе плохо? Ты бледен, как мертвец, надо бы тебе немного подрумянить щеки кровью этих обезглавленных. Тебе нужно произвести хорошее впечатление на каида Кулькелуби.

Каталонец, хоть и любил прихвастнуть, все же обладал некоторой храбростью. Услышав это жестокое оскорбление от своего мучителя-мусульманина, он почувствовал, как в его жилах закипает ярость доблестных Барбоза, а кровь приливает к лицу.

Охваченный благородным негодованием, он вдруг выпрямился и, глядя прямо в лицо тюремщику, закричал:

— Негодяй, получи!

И его тяжелая, огромная рука обрушилась с сухим треском на лицо подлого стражника. От этого удара тот два или три раза повернулся вокруг себя, как волчок.

Янычары, которых в зале было множество, вместо того чтобы наброситься на Железную Башку и изрубить на кусочки, разразились хохотом, видя, как тюремщик вертится и падает на пол, растянувшись во весь рост.

— У толстяка тяжелая рука! — закричал один.

— Теперь твоя очередь, Дауд! — добавил другой.

Тюремщик, с лицом, залитым кровью, которая обильно текла из носа, поднялся на ноги, ругаясь.

Он уже собирался наброситься на Железную Башку, когда в зал вошел старик величественного вида, с длинной бородой, еще не совсем седой, в огромном тюрбане на голове и в широком плаще из темной шерсти.

— Каид! — воскликнули янычары.

Тюремщик замер.

— Кажется, у вас тут весело, — сказал старик, хмуря лоб.

— Эта христианская собака бунтует, господин, — ответил тюремщик.

— А может, это ты мучаешь пленника без приказа? Иди возвращайся к матамурам.

Потом, приблизившись к Железной Башке, который был готов, что само по себе было необычно, преподать тюремщику второй урок, пристально посмотрел на него.

— Ты итальянец? — спросил он его.

— Испанец, господин, вернее, каталонец.

— Я буду допрашивать тебя на твоем родном языке. Я его прекрасно знаю. Ты слуга барона, так ведь?

— Синьора ди Сант-Эльмо.

— Я каид Кулькелуби.

— А я Железная Башка, последний потомок благородного рода Барбоза.

Каид улыбнулся, а потом сказал с иронией:

— Если ты благороден, то наверняка и отважен.

— Я не знаю страха, господин.

— Главнокомандующий флотом хочет узнать от тебя, кто привез сюда барона ди Сант-Эльмо.

Железная Башка содрогнулся, однако нашел в себе смелость промолчать.

— Ты меня понял?

— Я не глухой.

— Отвечай! — сказал каид. — И смотри, если ты не заговоришь, у меня найдутся инструменты, которые вырвут слова даже у самых упрямых немых.

— Да, я вижу, — ответил каталонец, окидывая растерянным взглядом все орудия пыток.

— Тогда говори!

— Нас привез торговец губками из Туниса.

— Он действительно был из Туниса?

— Он так говорил, — ответил решительно каталонец, который быстро придумал план, чтобы не выдавать отважного Нормандца.

— А может быть, это был фрегатар-христианин?

— Он христианин?! Ну нет! Он был готов есть христиан на завтрак и на обед и все время молился Магомету.

— А где сейчас этот человек?

— Он отправился в Марокко, как только мы высадились.

— Как он выглядел?

— Маленький, толстый, как я, с черной бородой и очень загорелым лицом.

— Ты уверен, что не ошибаешься?

— Я провел три дня на его корабле, так что хорошо его запомнил.

— Где вы с ним познакомились?

— В Тунисе.

— Так, значит, после сражения с нашими галерами вы