В следующий миг кривой клинок полоснул варвара по голове...

И’Хома уже видела этого смертного. Точнее говоря, ее ангел видел, как он в подземных водоемах соскребал со шкуры левиафанов налипших моллюсков. Святая половина И’Хомы задрожала в предвкушении поединка с тем, кто выглядел на Джекс-Тоте таким испуганным. Так хотелось медленно-медленно резать на куски этого смертного с нарисованным на лице черепом! Но И’Хома понимала, что надо действовать быстро. Ее безгрешный ангел наслаждался болью и страхом в продолжавшейся схватке, но сама она была обременена ответственностью и понимала: если немедленно не освободит своего летучего коня от монстра, придавившего его к земле, то останется одна посреди поля боя. Сначала надо убить смертного, потом — чешуйчатую тварь и снова подняться в небо.

Это был неравный поединок. Это вообще был не поединок. В юности И’Хома не утруждала себя воинскими упражнениями, но после перерождения ее боевые способности, как и все прочие, достигли совершенства. Увернувшись от неуклюжего тычка копьем, она набросилась на смертного со своим древним тотанским мечом и срезала ему верхнюю часть головы. Один удар, и все кончено! Ее ангел был ангелом смерти.

И’Хома даже не почувствовала никакого сопротивления, когда кривое лезвие убрало помеху с ее пути, словно она разрубила воздух...

Но смертный как ни в чем не бывало контратаковал. Ангел помог ей отскочить от копья и меча, но теперь смертный двигался быстрее, как будто срезанная ею копна волос прежде только мешала ему. Или мешал крохотный кусочек кожи, которого он лишился, уклоняясь от клинка.

И’Хома отбила и копье, и меч и, хотя противнику удалось как-то уйти от ее атаки, сумела хлестнуть его колючим гребнем своего шлема. Иглы окрасили его белое лицо красными пятнами и прокололи ему левый глаз, словно тонкий мех с водой. Он вскрикнул, но не дрогнул и наотмашь ударил копьем. Оно пробило лишь маленькую брешь в живой рукавице, но панцирный рой отвалился до самого локтя, дымясь и отмирая. Очевидно, не только ее оружие было отравленным. Подумав об этом, она решила отступить и подождать, пока яд сделает свое дело.

Не потому ли ангел отказался выполнить ее волю и дал схватке затянуться, что хотел насладиться зловонными эмоциями смертного? Заметив еще двоих грешников, вместе с их зверем сдавленных мощными щупальцами ее летучего коня, противник начал испускать мощный запах ярости и горя, и ангел решил продлить его мучения.

Смертный как будто прочитал ее сомнения, точно так же как она сама читала его мысли, и счел, что у него появился шанс... и повернулся к ней спиной. Что ж, трусость будет стоить ему жизни, И’Хома своего не упустит и зарубит врага небесным мечом.

Мрачный. Синий цвет лица был еще заметней на фоне белых колец. Странно, что Марото не узнавал мальчишку, пока тотанец не повредил ему глаз, но теперь он не мог отвести взгляд от племянника, хотя сражался с самым сильным противником за всю свою жизнь. Тотанец отпрянул под его яростным натиском и остановился, и в этот момент Марото сделал свой последний ход.

Мрачный был уже мертв, как будет мертв и Марото, если покажет спину этому демонскому наезднику. Дракон-кальмар выдавил жизнь из мальчишки, в этом никаких сомнений... Наверное, Мрачный умер еще до прихода Марото. Даже расставшись с собственной жизнью, племянника не воскресить. На такое способна разве что Черная Старуха, но Древние Смотрящие только наблюдают за своими потомками и никогда не действуют в их интересах. Мрачный умер и встретился с дедом в Медовом чертоге...

Марото принялся рубить щупальца мечом и копьем. Слезы текли из правого глаза, кровь — из левого. Он пытался освободить племянника, прекрасно понимая, что следующий удар тотанца срежет не волосы, а голову. Серая слизь брызгала в воздух, кольца дракона-кальмара разжимались, отпуская Мрачного и непорочную, лежавшую рядом с ним, а Марото все отсекал щупальце за щупальцем. Лишь разрубив петлю на шее мальчишки, он оглянулся, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

Тотанец стоял прямо перед ним, слишком близко, чтобы уклониться от удара. Иглы на его шлеме вздыбились, с них стекали капли яда вперемешку с кровью Марото.

Меч-серп в когтистой перчатке тотанца тоже орошала кровь... Но куда больше ее было на лезвии, торчавшем из хитинового панциря.

По живой броне пробежали трещины, от них начал подниматься дым. Меч выскользнул из руки, и тотанец опустился на колени. Появившаяся над ним женщина с седыми волосами высвободила свой клинок и опустила снова, разрубая затылочную часть украшенного иглами шлема и череп под ним. Потребовалось несколько ударов, чтобы полностью отсечь голову, и как раз в это мгновение Марото узнал женщину с черным мечом.

Именно эта усталая усмешка, которой она одарила Марото, когда умирающий шлем слетел с отрубленной головы, и заставила заработать его утомленный мозг. Точно так же эта женщина усмехнулась двадцать лет назад, обезоружив его в своем тронном зале. Он бы обязательно поклонился, будучи уверен, что сможет проделать это, не упав. Яд обжигал ему лицо, глаз превратился в дымящуюся дыру, пылающую так же ярко, как и его безутешное сердце.

— Ваше величество, — с трудом выговорил он.

Женщина с большой птичьей клеткой проковыляла позади королевы Индсорит и остановилась, тяжело опираясь на украшенный перьями посох.

— Дело плохо, — заявила подошедшая. — Он умрет, если мы немедленно не вмешаемся.

— Умрет?

Это была лучшая новость из всего, что слышал Марото за целый день. Он оглянулся на Мрачного, но ноги подвели, и Марото упал в грязь. Слабеющей рукой он указал на племянника, женщину-непорочную и огромного чешуйчатого зверя, что лежали рядом на медленно сокращавшемся ложе из вымазанных в крови щупалец, и попросил:

— Помогите... ему.

— Он очень плох, но тебе еще хуже, — услышал он знакомый голос.

Только это дало Марото силы приподнять голову, и только потому, что он отчаянно хотел оторвать засранцу голову. Хортрэп, вонючий Хватальщик, опустился на колени рядом с Мрачным, склонился над ним и начал делать ему искусственное дыхание. Индсорит подошла к неподвижно лежавшей непорочной, а женщина с птичьей клеткой плюхнулась в грязь возле Марото и принялась что-то искать в окованном металлом футляре у себя на поясе.

— Открой, — велела она, поднося ко рту Марото серебристое яйцо.

Если бы только он мог что-нибудь проглотить в такой момент! Лицо жгло, словно крапивой, все больней и больней, глаз затягивала пелена, живот сводило судорогой, как и все мышцы, — яд продолжал делать свое дело. Марото хотел сказать женщине, чтобы отстала, но, как только открыл рот, она запихнула яйцо, и, когда скорлупа треснула на зубах, Марото ощутил такой жар, словно проглотил солнце, демоны его подери!

Только это был приятный жар.

Он моментально почувствовал себя лучше и захотел еще много чего сказать, но женщина рывком поднялась на ноги, достала из футляра на поясе еще одно яйцо и отбросила его. Через мгновение тепло не только радовало рот Марото, не только щекотало в горле, но и растекалось по всему больному телу, и вдруг взрыв сотряс болото под ногами, и варвара обволокло знакомое покрывало жара и дыма.