— Вот как? — спросила миссис Брэдли и села. — Вы говорите в переносном смысле, Диш?

— Не совсем понимаю, о каком смысле вы говорите. Но я пишу книгу, и иногда это помогает иметь вот такие дополнительные огни на бортах. Книгу я называю «Красный огонь с левого борта», мэм. Такое заглавие не каждый может понять. И все-таки здесь имеет место быть сложная взаимосвязь.

— Я считаю название превосходным. Надеюсь, Диш, вы в этой книге не даете повода понять себя неверно.

— Мистер Гелерт ее отредактирует, когда она будет готова, и гарантирует сохранить правильный посыл, мэм.

— Понимаю. Диш, это вы убили мистера Армстронга?

— Забавно, что вы решили меня спросить, — ответил Диш. — Если бы меня обучали в армии, а не на флоте, мэм, позволю себе сказать, я бы часто совершал подобные поступки.

— Но вы этого не совершали.

— Этого — нет. Если не считать меня… как это называется…

— Сообщником в подготовке преступления? В смысле, что вы сделали лук? Но вы же не знали в то время, как я понимаю, что лук — смертельное оружие?

Дик покраснел:

— Небольшая работа по зову сердца, мэм. Конечно, я не знал, в чем тут загвоздка. Но благослови вас господь, мэм, — смертельное оружие? Лук, когда я его сделал, вполне мог убить слона. Только тянуть надо было как надо! Даже если делать так, как показал мне мистер Дик. Но все же он ни на что не способен, простите мне это выражение.

— Диш, — вдруг спросила миссис Брэдли, — это вы были той белой фигурой в Толосе, в Эпидавре?

— То есть, мэм?

— В лабиринте. Где был круглый фундамент.

— О нет, мэм, это никак не я. Сперва сэр Рудри приказал, мэм, чтобы мы явились, когда он скажет, и там нас снимет со вспышкой Армстронг, мэм, но так не вышло, потому что там мисс Миган держала змей. А раскладывал змей я. Но что сейчас говорить про мистера Армстронга, мэм. Он мертв, а жизнь идет дальше.

— А его бедная старушка-мама, Диш?

— Получит страховую выплату, как только компания ей заплатит, мэм, и на следующее утро — в Филадельфию.

— Да, я думаю, это правда. — Она секунду поразмышляла и спросила: — Диш, вы не поехали в Эфес, потому что не хотели состоять в экспедиции, где есть мистер Армстронг. Это так?

— Примерно так, мэм.

— Как тело Армстронга попало в Эфес?

— Не знаю, мэм. Не могу сказать.

— Не можете?

— Не могу, мэм. И это не значит, что не хочу. Я не знал, что оно уехало в Эфес. Простите, мэм, — чисто из любопытства: оно было перевезено?

— Перевезено, Диш.

— Это значит, мистер Армстронг закончил жизнь здесь, в Афинах?

— Я пытаюсь установить место. В установлении примерной даты трудностей не было.

— Потому что вы доктор? Прошу прощения, мэм, но зачем это вообще ворошить?

— Потому что — и это только для ваших ушей, Диш, — не будет хорошо, если факты станут известны полиции. Чем больше я знаю, тем больше могу скрыть. Вы, Диш, видите перед собой коллегу-заговорщика: сообщника в сокрытии преступления.

— Хорошо, мэм. Что я должен делать?

«Честный человек, — подумала миссис Брэдли. — Ему случалось бывать в споре с законом, в этом я не сомневаюсь». Вслух она сказала:

— Диш, мне нужен этот лук.

— Мое мнение — он его разломал.

— Соберите его снова. Я принесу вам обломки. Мне нужна точная реконструкция.

— С гарантией, что он не будет фигурировать как улика, мэм?

— Именно так, Диш. Вы это сделаете?

— Так точно, мэм.

Он улыбнулся и пропустил ее к выходу.

4

Лук был чудом ручной работы. Держа его в руках, миссис Брэдли восхищалась остроумием его создателя. Рога козерога были соединены, по Гомеру, связкой из дерева, рога и сухожилий. Силы, нужной для его сгибания, мисис Брэдли не хватило, но Диш, тяжелый и мускулистый, сумел это сделать, показав правильный подход к делу. Он отдал лук, покачивая головой.

— Сказал, что хочет передать его в музей, и я так и подумал, — сказал он.

— Рискну предположить, что поначалу так оно и было, — ответила миссис Брэдли. Взяв в руки лук, она снова пошла к Дику. Он уже работал за письменным столом. Услышав ее шаги, обернулся через плечо, потом встал и подошел к ней.

— Что это? — спросил он, беря лук в руки.

— Лук с обратным изгибом, как у Одиссея, — ответила миссис Брэдли. — Зачем вы его разобрали, а не подарили музею, дитя мое? Чудесная работа. Сделал его для вас Диш, это я знаю, но думаю, что по вашим инструкциям.

— Диш не читает Гомера, — сказал Дик, очень быстро моргая глазами.

— Как далеко он бьет? Вы знаете?

— Я не пробовал. Наверное, за… но нет, я не пробовал. Прилично, я бы сказал. Я не рискну… ну, в общем, прилично. Правда же, Диш сделал хорошую работу?

— Очень хорошую. И сумел для меня сделать ее еще раз. На каком расстоянии был Армстронг, когда вы его застрелили?

— На каком… — Он сглотнул слюну, потом расправил плечи. — Прошу прощения. — Он достал расческу из кармана и расчесал волосы. — Ярдов двадцать, я бы сказал. Стрела попала в горло. Вот почему я ему отрезал голову.

— Вы намерены были его убить или это был несчастный случай, дитя мое?

— Нет, это не был несчастный случай. Видите ли, он допекал сэра Рудри, а это огорчало Гелерта и Миган, и я знал, что потом это огорчит и леди Хопкинсон, а она всегда хорошо ко мне относилась. Еще было впечатление, что Миган к нему привязалась, и выяснилось, что для меня это невыносимо. И еще был он сам — такой испорченный, такой порочный, такой жестокий — так мне казалось, а у меня был лук… соперники, вы же знаете. Классическое оправдание.

— Спокойно, спокойно, — сказала миссис Брэдли. — Где вы его убили?

— На стадионе.

— На стадионе, дитя мое?

— Да, очень подходящее место для подобного дела. Лук стреляет почти беззвучно, а стадион почти всегда безлюден, разве что туристы или народ забредет. Надо только выбрать время.

— А как же сторож при входе?

— Он, кажется, не заметил. Наверное, в этот момент его какие-то американские девушки фотографировали. Армстронг там выступал, вылез на арену, а я был сверху, сидел на одном из мраморных сидений — вы же знаете, какое уродливое это сооружение, хотя и построенное из самых лучших и очень патриотичных намерений и так далее. Так что я натянул тетиву — и он свалился, стрела торчала у него из горла. На этой сухой пыльной земле кровь вообще почти не была видна. Я спустился вниз и сказал каким-то людям снаружи (уже вытащив стрелу и положив ее на сиденье), что с моим другом случилось несчастье. Они мне искренне посочувствовали и подняли его — у меня был темный шарф, темно-синий, кажется, шелковый такой, чтобы солнце шею не напекло, и я его успел снять и замотал ему горло. Мы его посадили в такси и отвезли в Пирей. Дальше было просто. Переправили на лодке на корабль, на котором ехали в Эфес, закинули на мою койку — остальные вернулись обратно с лодкой, я дал на чай вахтенному и сказал ему, что Армстронг пьян, — эти греки поверят во что угодно, лишь бы никаких неприятностей не было у них и никакой работы не требовалось бы. И тогда я его завернул в чей-то спальник и держал в трюме.