Кельдерек вздрогнул, услышав шаги за дверью, а секунду спустя в полутемную комнату вошла Мелатиса. Без единого слова он заключил ее в объятия и стал целовать, целовать — губы, волосы, веки, лоб, — словно пытаясь спрятаться в поцелуях, как загнанный зверь прячется в зеленой листве. Она прильнула к нему, не говоря ни слова и самой своей безмолвной неподвижностью выражая всю полноту своих чувств, — так иная женщина, купаясь в озерце, становится под водопад, его питающий, и с наслаждением подставляет лицо под струи. Когда наконец Кельдерек немного успокоился и нежно взял ее лицо в ладони, он ощутил на своих пальцах слезы, которых не разглядел в тусклом свете лампы.

— Любовь моя, — прошептал он, — моя принцесса, сокровище мое, не плачь! Я уведу тебя из Зерая. Что бы ни случилось, я никогда, никогда тебя не оставлю. Мы уйдем и найдем где-нибудь безопасное пристанище. Поверь мне! — Он улыбнулся, глядя ей в глаза. — Ты — единственное, что у меня есть, и ради тебя я пожертвую чем угодно.

— Кельдерек, дорогой мой… — Мелатиса в свою очередь поцеловала его три или четыре раза, а потом положила голову ему на плечо. — Покуда светит солнце, мое сердце будет принадлежать тебе. Ах, возможно ли представить более неподходящее место и время для объяснения в любви?

— А как еще? — ответил он. — Как еще мужчина и женщина вроде нас могли понять, что любят друг друга? Только встретившись на краю мира, где вся гордость утрачена, все звания и сословия уничтожены.

— Я научусь надеяться и верить, — сказала Мелатиса. — Когда ты уйдешь, я буду молиться за тебя денно и нощно. Только присылай мне весточки при каждом удобном случае.

— Когда я уйду? — переспросил он. — Куда?

— В Лэк, к владыке Шардику, — куда же еще?

— Не волнуйся, милая. Я же пообещал, что никогда не оставлю тебя. С Шардиком я покончил.

Мелатиса отпрянула назад, прижалась спиной к стене, широко распластав по ней руки, и недоверчиво уставилась на Кельдерека:

— Но… но ты же слышал, что сказал Анкрей… мы все слышали! Владыка Шардик в лесу около Лэка… он ранен… возможно, при смерти! Неужели ты не веришь, что это владыка Шардик?

— Одно время — совсем недавно — я хотел принять смерть от Шардика, чтобы искупить зло, которое причинил ему и тугинде. Но теперь я хочу жить ради тебя, если ты согласна стать моей. Послушай меня, любимая. Время Шардика прошло; время Беклы и Ортельги тоже, насколько я понимаю. Нужно выбросить из головы всякие мысли о них. Наша задача сейчас — живыми добраться до Лэка всем четверым, а потом помочь тугинде благополучно вернуться на Квизо. После этого мы будем свободны, ты и я! Мы с тобой уйдем отсюда — в Дильгай или Терекенальт… дальше, коли захочешь… куда-нибудь, где мы сможем жить тихой, скромной жизнью, непритязательной жизнью простых людей, какими и родились на свет. Возьмем с собой Анкрея. Если не терять решимости, мы еще можем обрести счастье, свободные от бремени, непосильного для человеческого духа, далекие от тайн, непостижимых для ума человеческого.

Мелатиса медленно покачала головой; из глаз ее градом катились слезы.

— Нет, — прошептала она. — Нет. Ты должен завтра на рассвете отправиться в Лэк, а я должна остаться здесь с тугиндой.

— Ну явлюсь я туда — и что мне делать дальше?

— Тебе будет указание свыше. Главное — чутко внемли смиренным сердцем и будь готов безропотно подчиниться божьей воле.

— Да это просто суеверие и глупость! — взорвался Кельдерек. — Ну как могу я — я! — по-прежнему служить Шардику? Я, от которого он претерпел больше страданий, чем от кого-либо другого, — даже больше, чем от Та-Коминиона? Только подумай, как опасно вам с тугиндой оставаться здесь под охраной одного лишь Анкрея! Обстановка в городе накалена до предела. Того и гляди начнется такое бесчинство, как если бы пятьдесят Глабронов восстали из могилы.

С отчаянным стоном Мелатиса сползла по стене на пол и горько разрыдалась, закрывая лицо руками, словно в попытке спрятаться от этих невыносимых слов. Со стесненным от жалости сердцем, Кельдерек опустился на колени и стал гладить ее плечи, успокаивая и утешая, как ребенка, ласково уговаривая подняться. Наконец она встала на ноги и кивнула с усталым, безнадежным видом, признавая справедливость слов насчет Глаброна.

— Я знаю. Меня мутит от страха при одной мысли о Зерае. Еще раз я такого не вынесу — теперь не вынесу. Но ты все равно должен идти. — Усилием воли она совладала с собой и улыбнулась. — Один ты будешь недолго. Тугинда скоро оправится, тогда мы сразу придем в Лэк и найдем тебя. Я верю, так и будет! Верю! Ах, любимый, как я жду дня нашей встречи, как я буду молиться за тебя! Да исполнится божья воля!

— Мелатиса, говорю тебе, я никуда не пойду. Я люблю тебя. И ни за что не оставлю здесь.

— И ты, и я однажды предали владыку Шардика, — ответила она, — но больше мы так не поступим. Он дает нам обоим возможность искупления, и, клянусь Ступенями, мы от нее не откажемся даже под страхом смерти! — Мелатиса, с мокрыми от слез щеками, блестевшими в слабом свете лампы, взяла Кельдерека за руки и посмотрела на него властным взглядом истинной жрицы Квизо. — Пойдем, мой дорогой, мой единственный. Пойдем к тугинде и скажем, что ты отправляешься в Лэк.

После минутного колебания Кельдерек пожал плечами:

— Ладно. Но предупреждаю: я выскажусь начистоту.

Она взяла лампу, и он последовал за ней. Огонь в очаге еле теплился, и, проходя мимо, Кельдерек расслышал чуть уловимое, тонкое потрескивание остывающих камней и потухающих углей. Мелатиса легко постучала в дверь тугинды, подождала несколько секунд, а потом вошла. Кельдерек вошел следом. Комната была пуста.

Оттолкнув его в сторону, девушка опрометью бросилась к двери, выходящей во двор. «Постой! Куда ты?» — крикнул Кельдерек, но она уже отомкнула запоры. Подбежав к двери, он увидел на другой стороне двора огонек лампы, ровно горевший в недвижном воздухе, потом услышал призывный крик Мелатисы и кинулся к ней. Калитка была плотно закрыта, но засовы отодвинуты.

— Что это? — спросил Кельдерек, указывая на звезду с изогнутыми лучами, торопливо начерченную углем на калитке.

— Символ, вырезанный на Теретском камне, — прошептала Мелатиса в совершенном смятении. — Он призывает божью силу и защиту божью. Одна только тугинда может рисовать этот знак, не совершая святотатства. О боже! Она была вынуждена оставить калитку незапертой, но сделала для нас все, что в ее силах…

— Скорее! — вскричал Кельдерек. — Она не могла уйти далеко! — Он кинулся к дому и заколотил кулаками по ставням, вопя во все горло: — Анкрей! Анкрей!

Луна светила достаточно ярко, и долго искать не пришлось. Тугинда лежала, где упала, — в тени глинобитной стены на полпути к берегу. При их приближении двое мужчин, склонявшихся над ней, по кошачьи бесшумно бросились прочь. На шее сзади у нее был огромный синевато-багровый синяк, изо рта и носа текла кровь. Плащ, который она накинула поверх торопливо надетой одежды, валялся в паре локтей от нее, где его бросили грабители.