Советник остановился, размял затекшие пальцы и поднял глаза. Уже почти стемнело. Он встал, отодвинув лавку, подошел к окну и устремил взгляд на запад. Дом губернатора находился на самой окраине, и между ним и дикой местностью, расстилавшейся дальше, не было ничего, кроме узкой тропинки и частокола, выполнявшего, надо полагать, роль городской стены. В свете желтого закатного зарева бескрайний лес простирался в темнеющую даль. На переднем плане Сиристроу видел разбросанные клочки возделанной земли, несколько оросительных канав, широкие полосы тростника и ручейки, бледно отблескивающие желтизной. Становилось прохладно. Похоже, опять поднимался ветер: Сиристроу различал, как в угрюмой глухой дали раскачиваются косматые деревья. Наступала ночь, промозглая и бесприютная, и на всем обозримом пространстве ни огонька, ни дымка. Сиристроу зябко поежился и уже собрался отойти от окна, когда вдруг услышал частые шлепающие шаги, приближающиеся по тропинке. Из праздного любопытства он остался на месте, и немного погодя показалась старуха в черном, с вязанкой хвороста за плечами. Она чуть ли не бежала, торопясь домой: босые ноги шлепали по земле, и вязанка подпрыгивала на спине. Старуха несла на руках маленькую белокурую девочку и что-то напевала ей вполголоса — что-то бессмысленное и ободрительное, как мерный звук мельничного колеса или пение птицы. Когда они проходили под окном, малышка вскинула глаза, заметила Сиристроу и помахала ладошкой. Он помахал в ответ, а в следующий миг почувствовал, что кто-то стоит позади него. Слегка смущенный, он обернулся и увидел служанку Зильфею. Девушка приблизилась и произнесла несколько слов, которых он не понял. Догадавшись, что гость пребывает в затруднении, она улыбнулась, показала поднос с незажженными светильниками и кивнула в сторону очага.

— О да, конечно, зажги их, — промолвил советник. — Ты мне нимало не помешаешь.

Взяв горящий прутик, Зильфея запалила фитили один за другим, предварительно подрезав каждый. Несколько ламп она расставила так, чтобы комната была хорошо освещена, а остальные унесла. Снова оставшись в одиночестве, Сиристроу сел подле очага, протянул руки к огню и, как в далеком детстве, принялся рисовать в воображении разные образы и картины: речной остров, сверкающий нож, зарешеченная клетка, какая-то старуха, глубокая лощина, мохнатый медведь. Жаркий огонь ровно гудел и резко потрескивал. Поленья дрогнули, осыпаясь золой, и видения растаяли.

В комнату быстро вошла Мелатиса, сменившая роскошное одеяние на обыденное серое платье до пят. Она несла свиной окорок на вертеле, и Сиристроу, проворно вскочив на ноги, с улыбкой спросил, не может ли и он тоже поучаствовать в приготовлении стола.

— В другой раз, возможно… в другой вечер, когда вы уже будете нашим добрым другом, каковым вы непременно станете. Видите, какой замечательный повод для пиршества дает нам ваш визит? Не холодно ли вам, У-Сиристроу? Хотите, я подкину еще дров?

— О нет, прошу вас, не беспокойтесь, — ответил Сиристроу. — Мне тепло у вашего очага.