Имея все это в виду, можно сказать: да, Лора писала, как ангел. Другими словами, мало. Зато по сути дела.

Первой я открыла тетрадь по латыни. Большинство страниц чистые, кое-где – неровные края; наверное, Лора выдирала старые домашние задания. Оставила одно – свой перевод, сделанный с моей помощью и с помощью библиотеки в Авалоне, – заключительные строки Книги IV «Энеиды» Вергилия. Дидона закалывает себя на погребальном костре или алтаре, что сложила из вещей, как-то связанных с её пропавшим возлюбленным Энеем, который уплыл на войну, дабы исполнить свое предназначение. Дидона умирает не сразу, хотя истекает кровью, как заколотая свинья. Она ужасно корчится. Помнится, мистер Эрскин особенно любил это место.

Я помню тот день, когда Лора это писала. Вечернее солнце окрашивало мою спальню. Лора лежала на животе на полу, болтая ногой в носочке, и терпеливо переписывала к себе в тетрадь наше совместное творение. От неё пахло мылом «Айвори» и карандашной стружкой.

Тогда могущественный Юпитер пожалел её за эти долгие муки и трудный путь и послал с Олимпа Айрис, чтобы та вынула из тела страдающую душу, которая все ещё там пребывала. Это было необходимо, потому что Дидона умирала не естественной смертью и не от руки другого человека, а убив себя в порыве отчаяния. И Прозерпина не срезала ещё золотистый локон с её головы и не отправила в подземный мир.

И вот, в туманной дымке, с крыльями желтыми, точно крокус, оставляя за собой тысячи радужных цветов, сверкающих на солнце, Айрис слетела на землю и, склонившись над Дидоной, сказала:

Как мне приказано, я забираю то священное, что принадлежит Богу Смерти, и выпускаю тебя из тела. И тут же тепло ушло, и жизнь её растворилась в воздухе.

– А почему она должна была срезать локон? – спросила Лора. – Эта Айрис?

Я понятия не имела.

– Просто должна была – и все. Вроде жертвоприношения. Мне было приятно, что у меня имя одной из героинь. Значит, меня назвали не только в честь цветка, как я всегда думала. Ботанический мотив в именах девочек в семье матери был очень популярен.

– Это помогло Дидоне покинуть тело, – сказала Лора. – Она больше не хотела жить. И её страдания закончились, – значит, все правильно. Да?

– Ну, наверное. – Меня не очень интересовали этические тонкости. Странные вещи творятся в поэмах. Разбираться в них бессмысленно. Но мне было интересно, неужели Дидона блондинка; во всей этой истории она казалась мне брюнеткой.

– А кто такой Бог Смерти? Почему ему нужны волосы?

– Хватит уже про волосы, – сказала я. – Латынь мы сделали. Давай французский закончим. Мистер Эрскин много задал, как всегда. Итак: Il ne faut pas toucher aux idoles: la dorure en reste aux mains.

– Может, так: не имейте дела с ложными богами, перепачкаете руки золотой краской.

– Здесь не говорится о краске.

– Но имеется в виду.

– Ты знаешь мистера Эрскина. Ему плевать, что имеется в виду.

– Я его ненавижу. Я хочу, чтобы вернулась мисс Вивисекция.

– И я. Я хочу, чтобы мама вернулась.

– И я.

Мистер Эрскин невысоко оценил Лорин перевод. Весь исчеркал красным карандашом.

Как описать ту бездну горя, куда я теперь погружалась? Я не могу, потому и не пытаюсь.

Я пролистала остальные тетради. В Истории не было ничего, кроме вклеенного снимка: Лора и Алекс Томас на пикнике пуговичной фабрики; оба светло-желтые, а моя отрезанная голубая рука ползет к ним по лужайке. В Географии – только краткое описание Порт-Тикондероги, которое нам задал мистер Эрскин. «Этот небольшой город расположен у места слияния двух рек – Лувето и Жога, и знаменит ценными породами камней и многим другим» – первое Лорино предложение. Из Французского Лора вырвала все домашние работы и вставила забытый Алексом Томасом лист с непонятными словами, который она, как я теперь выяснила, так и не сожгла. Анхорин, берел, каршинил, диамит, эбонорт… Иностранный язык, это правда, но я научилась понимать его лучше, чем французский.

В Математике – длинный столбец цифр, напротив некоторых – слова. Я изучала их несколько минут. Потом поняла: это были даты. Первая совпадала с моим возвращением из Европы, последняя – где-то за три месяца до Лориного отъезда в «Белла-Виста». А слова были такие:

Авалон, нет. Нет. Нет. «Саннисайд». Нет. Ксанаду, нет.

«Куин Мэри», нет, нет. Нью-Йорк, нет. Авалон. Сначала нет.

«Наяда», X. «Одурманен».

Опять Торонто. X.

X. X. X. X.

О.

Вот и вся история. Теперь все выяснилось. Все происходило прямо у меня под носом. Как я могла не увидеть?

Значит, не Алекс Томас. Никакой не Алекс. Для Лоры Алекс оставался в другом измерении.

Победа приходит и уходит

Проглядев Лорины тетрадки, я положила их в ящик с чулками. Все выяснилось, но ничего не докажешь. Уж это я понимала.

Но, как говорила Рини, есть много способов ободрать кошку. Не выходит напролом – иди в обход.

Я подождала кремации, потом – ещё неделю. Не хотелось делать резких движений. Рини ещё говорила: лучше осторожничать, чем жалеть. Сомнительное утверждение: часто одно не исключает другое.

У Ричарда случилась поездка в Оттаву – ответственная поездка в Оттаву. Он намекнул, что влиятельные люди заговорят о важном не в этот раз, так скоро. Я сказала ему, а заодно и Уинифред, что по такому случаю отвезу в Порт-Тикондерогу Лорин прах в серебряной шкатулке. Надо его развеять, сказала я, и договориться об ещё одной надписи на фамильной плите. Чтобы все как полагается.

– Не вини себя, – сказала Уинифред, надеясь, что этим я и занята: если я виню себя, значит, не стану искать других виноватых. – Некоторые мысли надо гнать. – А как их прогонишь? Ничего с ними не поделаешь.

Проводив Ричарда, я отпустила прислугу. Сказала, что буду сама держать оборону. Я часто так поступала, мне нравилось оставаться дома одной, когда Эйми спит, – и даже миссис Мергатройд ничего не заподозрила. Когда горизонт очистился, я действовала быстро. Я уже упаковала тайком кое-какие вещи – коробку с драгоценностями, фотографии, «Многолетние растения для сада камней», – а теперь собрала остальное. Мою одежду – конечно, далеко не всю, вещи Эйми – тоже далеко не все. Запихнула, что смогла, в пароходный кофр, где когда-то хранилось мое приданое, а остальное – в подходящий чемодан. Договорилась, с вокзала прислали за багажом людей. И на следующее утро мы с Эйми без труда сели в такси и уехали на Центральный вокзал, взяв лишь смену одежды на один день.

Я оставила Ричарду письмо. Я написала: учитывая, что он сделал, – то, что, как я теперь знаю, он сделал, – я никогда больше не хочу его видеть. Принимая во внимание его политические амбиции, я не стану требовать развода, хотя у меня имеются неопровержимые доказательства его непристойного поведения – Лорины дневники, которые – тут я слукавила – надежно спрятаны в сейфе. Если Ричарду придет в голову своими грязными лапами притронуться к Эйми, прибавила я, пусть он немедленно откажется от этой мысли, потому что я тогда устрою грандиозный скандал, каковой последует и в том случае, если он не удовлетворит мои финансовые требования. Они были скромны: я только хотела денег на покупку домика в Порт-Тикондероге и содержания для Эйми. Собственные потребности я обеспечу сама.