Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конец войны был не за горами. Приближался с каждым днём. И вот наступил. Я помню тишину, когда окончилась предыдущая война, и потом звон колоколов. В ноябре; лужицы затянул лед. Сейчас была весна. Парады. Декларации. Трубы.
Но закончить войну не так просто. Война – громадный костер, пепел разносится далеко и оседает медленно.
Кафе «Диана»
Сегодня я дошла аж до Юбилейного моста, а на обратном пути свернула в кондитерскую, где съела почти треть апельсинового хвороста. Громадный ком муки и жира забил мне артерии, будто тина.
Потом я отправилась в туалет. Средняя кабинка была занята, и я стала ждать, отворачиваясь от зеркала. С возрастом кожа тончает – видны все вены, все прожилки. А ты сама становишься толще. Трудно вспомнить, какой же ты была без этой кожуры.
Наконец дверца открылась, и из кабинки вышла девушка – смуглая, в чем-то мрачном, глаза подведены черным. Она вскрикнула, а потом рассмеялась:
– Извините, я не думала, что здесь кто-то есть. Вы подкрались. – Она говорила с акцентом, но была своя. У них одна национальность – молодость. А вот я теперь чужая.
Последняя запись – золотистым фломастером: «Без Иисуса в рай не попадешь». Рецензенты уже поработали: Иисуса вычеркнули и поменяли на Смерть.
Ниже – зеленым: «Рай – в зерне песка. Блейк»[118].
И ещё ниже – оранжевым: «Рай – на планете Ксенор. Лора Чейз».
Тоже неверная цитата.
Официально война – в Европе то есть – закончилась в первых числах мая. Лору только это и занимало.
Она позвонила через неделю. Утром, через час после завтрака, рассчитав, что Ричарда дома нет. Я её не узнала, я давно устала ждать. Я сначала решила, что звонят от портнихи.
– Это я, – сказала она.
– Где ты? – осторожно спросила я. Как ты помнишь, она уже превратилась для меня в неизвестную величину – и, возможно, переменчивую.
– Здесь, – ответила она. – В городе. – Она не сказала, где остановилась, но назвала перекресток, откуда я её заберу. Тогда выпьем чаю, сказала я, решив отвести её в кафе «Диана». Безопасно, народу мало – в основном, женщины; меня там знали. Я сказала, что приеду на машине.
– О, у тебя теперь машина?
– Можно сказать. – Я описала автомобиль.
– Прямо колесница, – беспечно сказала она.
Лора стояла на углу Кинг и Спадина-авеню, где и обещала. Не самый приятный район, но Лору, похоже, это не смущало. Я посигналила, она помахала, подошла и села в машину. Я поцеловала её в щеку. И тут же почувствовала себя предательницей.
– Не могу поверить, что ты здесь, – сказала я.
– И тем не менее.
Неожиданно я поняла, что сейчас разревусь; она же казалась беззаботной. Только щека прохладная. Прохладная и худая.
– Надеюсь, ты не сказала Ричарду. Что я здесь. Или Уинифред. Что то же самое.
– С чего бы? – ответила я. Она промолчала.
Я вела машину, и не могла на Лору посмотреть. Пришлось сначала парковать автомобиль, идти в кафе, садиться за столик напротив неё. Тут наконец я могла вдоволь наглядеться.
Та и не та Лора, какую я помнила. Старше, конечно, – как и я, – но дело не в этом. Аккуратно, даже строго одета – серо-голубое простое платье с лифом в складку и пуговичками спереди; волосы сильно стянуты на затылке. Похудела, даже усохла, поблекла, но при этом как-то просвечивала: словно острые лучики пробивали кожу изнутри, словно шипы света вырывались наружу в колючей дымке, словно чертополох тянулся к солнцу. Трудно описать. (Да и доверять моему впечатлению не стоит: у меня уже портилось зрение, мне требовались очки, но я об этом ещё не знала. Туманный свет вокруг Лоры – возможно, просто оптический обман.)
Мы сделали заказ. Она предпочла кофе, а не чай. Кофе будет плохой, предупредила я, из-за войны в таких местах хорошего кофе не бывает.
– Я привыкла к плохому кофе, – сказала она.
Воцарилось молчание. Я не знала, с чего начать. Я не была готова спросить, что она делает в Торонто. Где она была все это время? – спросила я. Чем занималась?
– Сначала жила в Авалоне, – ответила она.
– Но он же закрыт! – Дом не открывали всю войну. Мы не были там несколько лет. – Как ты туда проникла?
– Ну, знаешь, мы всегда попадали, куда нам хотелось.
Я подумала об угольном лотке, о непрочном замке на двери погреба. Но все это давно починили.
– Разбила окно?
– Да зачем? У Рини остался ключ. Только никому не говори.
– Но там же нельзя топить. Наверное, холод собачий, – сказала я.
– Да, не жарко, – ответила Лора. – Зато много мышей. Принесли кофе. Он пахнул подгоревшими корками тостов и жареным цикорием – неудивительно, в него все это и кладут.
– Хочешь пирожное или ещё что-нибудь? – спросила я. – Здесь неплохо пекут. – Лора была такая худая – я подумала, пирожное не повредит.
– Нет, спасибо.
– Так чем же ты занималась?
– Потом мне исполнился двадцать один, я получила немного денег – тех, папиных. И поехала в Галифакс.
– В Галифакс? Почему в Галифакс?
– Туда приходят пароходы.
Я потеряла нить. Была какая-то причина, как всегда у Лоры, но я боялась её услышать.
– Но что ты делала?
– Разное, – ответила она. – Старалась быть полезной. – И ничего больше не прибавила. Наверное, опять благотворительная столовая или что-нибудь в этом духе. Уборка туалетов в больнице, такого рода занятия. – Ты не получала моих писем? Из «Белла-Виста»? Рини говорила, что нет.
– Нет, – сказала я. – Ни одного.
– Думаю, они их украли. И не разрешали звонить и меня навещать?
– Они говорили, это тебе навредит. Она коротко рассмеялась.
– Это навредило бы тебе, – сказала она. – Тебе не стоит жить в этом доме. Не стоит жить с ним. Он злодей.
– Я знаю, ты всегда так думала, но что мне сделать? Развода он не даст. А денег у меня нет.
– Это не оправдание.
– Возможно, для тебя. У тебя папины деньги, а у меня нет ничего. А как же Эйми?
– Ты можешь её взять с собой.
– Легко сказать. Может, она и не захочет. Она, между прочим, довольно сильно к Ричарду привязана.