все равно не смогут сообщить нам ничего толкового о политических ценностях». Нередко на выборах реформатор побеждал дельца. Но бывало, и делец на старости лет становился реформатором. Карнеги, Рокфеллер пожертвовали свои состояния фондам, которые отныне будут играть роль в интеллектуальном развитии страны. В каждой из двух партий верх взяло прогрессивное крыло. Популярными стали законы о трестах. И хотя этот период и вызывал беспокойство своей аморальностью, в 1890-е годы много обнадеживающих фактов свидетельствовало о том, что в целом страна остается здоровой. Случались скандалы и злоупотребления, но и то и другое изобличалось. Если зло велико, то исцеление кажется неизбежным. Никто не может требовать совершенства в отношениях между людьми. Разумный гражданин хочет, только чтобы общественные институты позволяли стране слегка выходить из положения равновесия, а затем возвращаться в исходное. Так обстояло дело в Соединенных Штатах.

3. Для Америки это был период исторических столетних годовщин: 1876 год — годовщина Декларации независимости; 1881 год — годовщина осады Йорктауна; 1887 год — годовщина принятия Конституции. Эти вехи позволяли измерить пройденный отрезок времени. То, что в 1776 году еще казалось хрупкой надеждой, смелым замыслом горстки людей, в 1876 году превратилось в гигантскую и процветающую страну, одну из самых могущественных в мире. Конституция, которая так мучительно рождалась в Филадельфии, выдержала испытание столетием и продемонстрировала удивительную молодость. Однако Америки Вашингтона и Джефферсона уже не существовало; на свет явилась Америка Гамильтона, посмертное детище гения, совсем не похожее на то, что представлял себе сам Гамильтон. Бо́льшая часть населения отныне жила в городах. Богатство и роскошь достигли вопиющих размеров. Росло классовое чувство. В Нью-Йорке Четыреста[101] противостояли Четырем миллионам[102]. Как сказал один американский писатель: «Америка Фиска и Гулда, босса Твида и Credit mobilier была не в состоянии соответствовать требованиям разумной цивилизации. Породить таких героев, а затем, сто лет спустя, увязнуть в такой грязи — вот результат великого эксперимента, которым нельзя гордиться». Излишне суровое суждение. Великий эксперимент породил и других героев, не только Фиска и Гулда, другие институты, не только Credit mobilier. Правда состоит в том, что здравая критика стала необходимой, но в американской литературе она еще не нашла ни своих глашатаев, ни средств выражения.

4. Учреждения, основанные в конце XVIII века, еще так или иначе функционировали в конце XIX века. C одной стороны, это было возможно благодаря либеральным традициям, унаследованным Америкой от Великобритании, с другой — благодаря самой Конституции. Первопроходцы Среднего Запада были англосаксонской закваски. Они пестовали свою свободу, верили в свободную дискуссию, в суд присяжных, в принцип: «Нет налогам без представительства». Они принесли из Новой Англии практику городских собраний и упорядоченных публичных дискуссий. Таким образом, Соединенные Штаты имели старый и прочный политический опыт. Сила исполнительной власти и право на внесение поправок позволили мирно провести все необходимые реформы, за исключением рабовладельческой. Оправдание Джонсона избавило конгресс от искушения поставить себя выше закона. Однако некоторые изменения казались необходимыми. В частности, либералы хотели бы, чтобы сенаторы Соединенных Штатов назначались народным голосованием. В соответствии с Конституцией 1887 года выборы сенаторов возлагались на законодателей различных штатов. Косвенные выборы, по мнению отцов-основателей, должны были позволить избирать видных деятелей, освобождая их от популистской демагогии, и большое число сенаторов в конце века составило целую когорту персонажей — истинных Старейшин Республики и посланцев своих штатов еще со времен правления Вашингтона. Но, как замечали их оппоненты, непрямые выборы развязывали руки предпринимателям, которые хотели видеть в сенате слепо преданных им людей. Сенат превратился в «клуб богачей», над которым было почти не властно даже общественное мнение. Трудно сказать, кто был прав в этом споре; в любом случае сторонники прямых выборов набирали силу, и в 1913 году была принята поправка к Конституции, менявшая метод избрания в сенат. В некоторых штатах избиратели также требовали проведения direct primaries[103], то есть права выбирать кандидатов внутри каждой партии вместо того, чтобы голосовать за кандидатов, внесенных в бюллетень «Машиной».

5. Города чудовищно разрастаются. Население Нью-Йорка, которое в 1860 году насчитывало три миллиона восемьсот восемьдесят тысяч человек, достигает семи миллионов двухсот шестидесяти восьми тысяч в 1900 году; Чикаго от пятисот тысяч человек в 1860 году — до миллиона шестисот девяноста восьми тысяч в 1900 году. Миннеаполис, Сент-Пол, Детройт, Кливленд, Милуоки, Колумбус удвоили и утроили число своих жителей. Строители этого нового мира проявляли больше дерзости, чем вкуса. Вычурные дворцы из коричневого камня, которые тогда возводили на Пятой авеню и вдоль Гудзона (Riverside Drive), перегружены бесполезными башенками; они копируют ренессансные замки, итальянские виллы, фламандские ратуши. Их украшает претенциозная резная мебель, излишне пестрые наборные паркеты, непомерно толстые шторы, уродливые безделушки, а также французские и английские картины худших времен. Годкин, основатель еженедельного журнала «The Nation», называет свою эпоху: «время лубочных картинок», и действительно, суровость деловой жизни, нуждаясь в компенсации, пробуждает довольно примитивный сентиментализм. Все женщины начинают вязать крючком. Мебель, предметы и умы затянуты бесполезными чехлами. На собаках вязаные намордники. В 1870 году в Нью-Йорке на 18-й Ист-стрит построен первый многоквартирный дом. Шестикомнатная квартира с ванной сдаются там в аренду по цене от тысячи до полутора тысяч долларов. Большой успех, и здания такого типа будут появляться в огромном количестве.

6. Богатство стало охотнее, чем раньше, выставляться напоказ. Миллион долларов перестал быть чем-то неслыханным. Состояния некоторых финансовых магнатов насчитывали по пятьдесят, даже по сто миллионов долларов. В их домах butler[104], выписанный из Англии, управлял слугами в ливреях и стремился навязать своим хозяевам британские традиции. Леонард Джером устраивал в ресторане «Дельмонико» банкет на семьдесят два человека стоимостью десять тысяч долларов. Столешница представляла собой водную гладь, по которой плавали лебеди, отделенные от гостей золотыми решетками. Сами по себе удовольствия, казалось, не имели границ. Они должны были удивлять. Первые американские цирки были наивными и очаровательными, но, как и все цирки в Европе, имели только одну арену. Тогда Ф. Т. Барнуму пришла в голову идея устраивать представления одновременно на двух цирковых площадках, а затем — даже на трех. Он начал свою карьеру с показа старой негритянки, которая, по его словам, была няней самого Джорджа Вашингтона. Потом продемонстрировал всей стране «General Tom-Thumb»[105] и «шведского соловья», певицу Дженни Линд. Теперь он перевозил the greatest show on earth[106] по железной дороге. Сара Бернар тоже была выпущена на подмостки в США как «величайшая в мире актриса». Рос интерес к театру. В период между 1880 и 1900 годом число актеров увеличилось с пяти до пятнадцати тысяч. «Хижина дяди Тома» и «Две сиротки» приносили целое состояние передвижным труппам. То было время, когда Америка стала раем для европейских виртуозов. Симфонические оркестры рождались в Нью-Йорке (1845), Бостоне (1881), Чикаго (1891). В Нью-Йорке меломаны финансово поддерживали Метрополитен-оперу (1883); каждая известная семья почитала за честь