— Надеюсь, что эта честь оказывается не мне, — невесело пошутил Фомичев.

— Кто знает, кто знает… — пробормотал Аристархов и стал задергивать на окнах занавески.

Неуютно Фомичеву в Брянске. От беспросветных туч, из которых сыплется дождь, город погружен в вечные сумерки. И все большее раздражение вызывал у Фомичева Аристархов — был он, кроме всего прочего, страшно похож на командира батальона, в котором сам Фомичев был ротным. До того похож, что Фомичев не выдержал и спросил, не служил ли его брат в царской армии?

— Не было у меня ни братьев, ни сестер с самого рождения, — мрачно ответил Аристархов, думая в это время о том, какие сверхнеожиданные случайности могут вдруг возникнуть по ходу операции — у него был брат в царской армии, мало сказать брат — близнец. Как это часто бывает с близнецами, их всегда путали. Нилов спросил: — Какого-нибудь моего однофамильца знали?

— Да нет, фамилия того была Нилов, но сходство, доложу я вам, потрясающее. Он у нас батальоном командовал, а до того командовал полком. Его разжаловали за участие в солдатском митинге. Но ему наука впрок не пошла, он и в батальоне к солдатам льнул. Наверно, в революцию шишкой стал.

«Стал, стал, — внутренне смеялся Аристархов — Нилов. — Уездным исполкомом на Украине заворачивает…»

Вечером, когда Аристархов и Фомичев ужинали, в передней раздался резкий звонок и одновременно в дверь энергично застучали. Фомичев метнулся было из-за стола, но Аристархов остановил его.

— Спокойно сидите и ешьте, — властно распорядился он и крикнул прислуге, чтобы она открыла дверь. Он расстегнул кобуру нагана и передвинул ее по поясу ближе под правую руку.

В передней послышались громкие голоса, что-то там загремело, кто-то выругался, дверь в столовую распахнулась, и на пороге встал рослый усатый мужчина в кожанке и с карабином в руке. Навстречу ему шагнул Аристархов.

— Чем могу быть полезен, товарищ? Я — старший инспектор окружного военного комиссариата Аристархов!

— Извините, товарищ Аристархов. Я же знаю вас, — смущенно пробасил мужчина в кожанке. — Все подозрительные дома смотрим.

— Интересно, за что же это мой дом попал в подозрительные? — строго спросил Аристархов.

— Извините, товарищ Аристархов, не о вас тут, конечно, речь, глядим дома, которые с виду побогаче…

— Вот как… А кого ищете?

— Лиц мужского пола без документов и в офицерском возрасте. Ничего, найдем. Бывайте здоровы, товарищ Аристархов…

Когда все стихло, Аристархов сказал с тяжелым вздохом:

— Прелести нашего быта. Слова «обыск», «арест» стали более популярными, чем «здравствуйте» и «до свидания».

Фомичев промолчал — он был еще во власти только что пережитого страха. Он тупо смотрел в стол, поглаживая скатерть противно вспотевшей ладонью.

Фомичев установил, что Аристархов обманывал руководство и посылал в Москву лживые донесения. Организации в Брянске, по существу, нет. Но, с другой стороны, разве можно сбросить со счетов самого Аристархова, сидящего на таком выгодном, а в случае чего самом выгодном месте, связанном и с оружием и с солдатами? Нет, нет, учинять расправу над Аристарховым не имело смысла, но нужно, чтобы Шешеня для укрепления руководства послал сюда верного человека…

В Орле представители организации встретили Фомичева на вокзале. Их было четверо, и оказалось, что это и есть почти вся орловская группа. Руководителем ее был учитель Тульчин — пожилой человек с болезненно-желтым лицом, остальные были такие серо-одинаковые, что Фомичев так и не запомнил, кто из них кто. Все они находились под тяжелым впечатлением происшедшего не так давно разгрома их организации чекистами и боялись теперь собственной тени. Спасла тогда счастливая случайность, придумать которую им было тем легче, что все они были сотрудниками орловского ГПУ и участвовали во всамделишном разгроме савинковского подполья. Однако было решено, если Фомичев вдруг пожелает увидеть и других членов организации, его свезут неподалеку в домик, где находятся приготовленные на этот случай три настоящих савинковца из числа находившихся в заключении.

По плану Фомичев должен был провести в Орле всего четыре часа — до следующего поезда на Харьков. Решили в город не ездить и поговорить здесь же, в вокзальном ресторане. Заняли столик в углу, где рядом других столов не было. Фомичев выслушал рассказ Тульчина о том, как была разгромлена организация и каких славных людей лишилось их движение. Рассказ, как можно догадаться, был весьма натурален и насыщен совсем не выдуманными подробностями, он произвел на Фомичева большое впечатление. И хотя, бесспорно, эти четверо выглядели в его глазах в общем жалко, Фомичев не мог не почувствовать к ним уважения за одно то, что они после такого страшного разгрома не потерялись и даже продолжают какую-то борьбу. Они-то центральное руководство не обманывали — Тульчин доносил в Москву, что они выпускают листовки против Советской власти, и это оказалось правдой — все четверо от руки писали листовки, а потом расклеивали их на заборах. Образцы листовок они вручили Фомичеву — это были до смешного наивные контрреволюционные вопли. Фомичев спрятал в карман несколько таких листовок — он непременно покажет их самому Савинкову и расскажет ему, какие трогательно-верные люди есть у него в России. Фомичев орловцев не ругал и даже не потребовал от них больше того, что они уже делали. Он считал, что в Орел следовало послать свежие силы, способные заново воссоздать организацию…

Скоро Фомичеву уже не о чем было разговаривать с этими четырьмя подпольщиками, и он тягостно ждал поезда.

В Харькове Фомичеву нужно было идти в камеру хранения ручного багажа, где его должен был ждать представитель организации — сорокалетний мужчина в брезентовом плаще с откинутым капюшоном, он должен держать в руках узелочек из зеленой материи.

Покинув вагон, Фомичев вместе с толпой пассажиров шел по гулкому крытому перрону вокзала, по лестничным переходам и вдруг остановился — впереди, прислонясь к стене и пристально вглядываясь в проходивших мимо него пассажиров, стоял Леонид Шешеня.

Предчувствие беды ознобом встряхнуло Фомичева, и он как загипнотизированный пошел, расталкивая людей, прямо на Шешеню. Они молча пожали друг другу руки и отошли в темный угол вокзала.

— Беда, Иван! Большая беда! — Шешеня протянул Фомичеву бланк телеграммы.

«Из Ростова», — механически отметил Фомичев и начал читать текст:

«Ваш родственник тяжело заболел, необходим приезд кого-нибудь из вас. Григорий».

— Кто?.. Григорий? — сдавленно спросил Фомичев.

— Атаман действующего на Кавказе отряда казаков-патриотов. Его настоящее имя Султан-Гирей.

Фомичев знал это имя. О Султан-Гирее он слышал еще за границей. Находящиеся в эмиграции грузинские меньшевики недавно провозгласили его национальным героем и писали о нем, что он негласный властитель Кавказа.

— Они друзья с Павловским, — продолжал Шешеня. — Это с ним Сергей Эдуардович списался, к нему и поехал. Они вместе готовили экс…