На меня нисходит озарение, острое, стремительное, как удар кинжала, пробивающего насквозь сердце.

Иса не призывала меня.

Опасность, которую я почувствовал на Гамусе угрожала не Мандисе. А тому, кого она спрятала внутри себя. Тому, кто забирал мою энергию, снял мои метки и выключил связь с Мандисой, интерпретировав меня как угрозу ее здоровью. Но в критический момент он инстинктивно призвал меня, использовав связующие темные вибрации.

Мандиса беременна, — гулко вздрогнув, признает мое сердце открывшуюся истину.

Именно об этом пыталась сказать Элейн, показав мне эпизод из своего прошлого.

История возвращается. Смерть и рождение, крах цивилизаций и их зарождение — цикличность и бесконечность Вселенной.

Меня омывает ярость, вырывающаяся гневным рыком из груди, когда я понимаю весь замысел Богов.

Мандиса не Избранная Ори. Не Спасительница Иаса, о которой говорилось в пророчестве.

Она жертва.

Жертва на алтаре Богов. Во имя рождения нового, того, кто изменит все… Во имя Аспис. Соединения тьмы и света, меч и щит для этого мира. И, если я хочу завершить свою миссию, то должен убить их обоих.

Расчет Элейн и Ори оказался удачным.

Я никогда не смогу этого сделать.

ВЫ сукины дети, — разразившись ядовитым смехом, кричу я в небо. — Слышите меня? — И позволив себе минуту слабости, я падаю на колени, упираясь лбом в холодный камень только чтo рожденной скалы.

— Ублюдки, — выдыхаю я, и, стиснув челюсти, рассеиваюсь в пространстве. Мне больше не нужен маяк. Я знаю, где нашла свое укрытие Мандиса. Точнее, где найдет, потому что, обогнав ход ее мысли, я оказываюсь там первым. В пещере, один в один похожей на ту, в которой родился я. Она придет сюда в поисках убежища от ледяного ветра, я слышу ее шаги. И накинув капюшон на голову, я иду ей навстречу.

Изможденная, выбившаяся из сил длительным бегом, она падает в мои объятия. Εе замёрзшее тело сотрясает дрожь, передаваясь мне.

— Я не дам повториться этой части истории, Иса, — говорю я, подхватывая ее на руки. Она легкая. Какая же она легкая. Что они сделали с ней, пока я как слепой, оглушенный гордостью идиот, ждал, пoка она позовет меня?

— Ты не получишь ее. Не отдам, — обессиленно шепчет Мандиса побелевшими от холода губами. Снимая свой теплый плащ, я накрываю им ее, прижимая ее голову к груди, укачивая, как ребенка.

— Ее? — тихо спрашиваю я, согревая дыханием заледеневшие щеки Мандисы. Покрывшиеся инеем ресницы оттаивают, и она смотрит на меня сквозь пелену слез.

— Это девочка, — едва слышно произносит она одними губами.

— Такая же гордая, как ее мать. Дотянула до последнего, прежде чем позвать меня, — охрипшим гoлосом отвечаю я, убирая с пылающего лба спутавшиеся волосы. — Нам пора домой, Иса.

— Здесь мой дом, — в бездонных глазах отражается страдание.

— Твой дом рядом со мной. Хватит бегать. Все кончено.

— А люди? — ее горящий, подернутый слепой болью взгляд смотрит мне прямо в душу. — Женщины, дети, старики. Ты оставишь их здесь умирать?

— Ты думаешь об этом сейчас, когда твоя собственная жизнь висит на волоске? — с недоумением спрашиваю я.

— Минтака погибла, когда люди перестали думать друг о друге и стали ставить свои желания превыше других.

— У нас нет времени на споры. Я открою портал для минтов, если для тебя это так важно, — прижимая к ее к себе одной рукой, второй я нежно прикасаюсь к бледной щеке.

И я сделал бы это еще раньше, но она так рвалась в одиночку спасать мир. Но я не скажу этого вслух. Не хочу, чтобы Иса винила себя. Она всего лишь верила в свое предназначение, исполняла волю Богов, истинные мотивы которых открылись мне только сейчас.

— Она собирается родиться, Кэлон, — сжавшись на моих руках от приступа боли, со стоном выдыхает Мандиса.

— Тогда нам лучше поспешить. Это не самое лучшее место, для появления на свет нашей дочери.

Ρаны — то место, где в нас проникает свет.

Излом времени (A Wrinkle in Time)

Кэлон

— Я умру, Кэлон? Я не увижу ее? — такой слабый голос. У меня перехватывает горло, я не могу ответить сразу, чтобы она не почувствовала, как мне страшно на самом деле. Я укладываю ее на расстеленные на алтаре нагретые одеяла, которые принесли рии Ори. Жрицы прошли сквозь портал вместе с остальными минтами, и их доставили во дворец по моему приказу. В священный зал с Вратами Креона могут войти только отмеченные Богами, жрецы, служители, потомки ушедших в вечность Правителей. Радон тоже здесь. Он разводит огонь в камине, чтобы согреть ребенка, когда он родится. После моего возвращения, он не сказал ни слова, да и до разговоров ли нам сейчас. Одна из девушек, с которой я уже косвенно знаком, осторожно подкладывает сложенный плед под голову Мандисы, вторая подносит воду к пересохшим губам. Даже несколько глотков даются ей с огромным трудом.

— Почему ты молчишь? — одними губами спрашивает Иса. Тени под ее глазами становятся глубже. Дыхание слабое, порывистое. Я держу ее руку и чувствую, как замедляется пульс крови под тонкой кожей.

— Ты не умрешь, — твердо произношу я, опуская ладонь на разгоряченный, покрытый бисеринками пота лоб. В широких зрачках, обращенных на меня, с недоверием и страданием плещется затухающее пламя. Она сжимается, когда очередной спазм боли проходит сквозь измученное тело, закусывает губы, но не кричит.

— Не умрешь, — шепотом повторяю я, когда боль отпускает ее и бледное лицо Исы облегченно расслабляется.

— Ты всегда лжешь. Сам сказал, — горькая улыбка на потрескавшихся губах. И снова этот упрямый вопрошающий взгляд. — Ты сдержал слово?

— О чем ты? — спрашиваю я, протирая влажной тканью пот с ее лба.

— Люди… — она делает тяжелый глубокий вдох, и я понимаю, что новая волна боли вновь начинает движение по ее телу. Иса вцепляется в мое запястье, и я тоже ощущаю подступающую агонию.

— Смотри на меня, — требую я, мягко сжимая пальцами ее скулы. — В глаза. Я сниму твою боль.

— Нет! — кричит она, когда болевой порог достигает максимальной отеки, ногти впиваются в мою плоть, но я не чувствую. Я не думал, что можно испытывать такие муки глядя на то, как страдает другой человек. Человек, без которого все планеты Семимирья кажутся пустыми стеклянными шариками.

— Нет! — повторяет она ослабевшим голосом, когда я начинаю процесс отключения болевых рецепторов. — Я хочу ее чувствовать. Оставь мне хотя бы это. Если я не увижу ее...— длинные ресницы опускаются, скрывая от меня нарастающую вновь агонию.

— Иса, ты увидишь ее. Смотри на меня! — я беру в ладони ее лицо, растирая похолодевшие щеки.