ВСТРЕТИМСЯ В 9 ЧАСОВ ВЕЧЕРА В СПОРТЕРЕ. ПОТРИТЕ КАРТОЧКУ ОБО ЧТО-НИБУДЬ.

Дункан трижды перечитал написанное и затем, держа карточку на ладони, приложил ее к лицу и принялся водить взад-вперед по щеке. Слова исчезли. Он сунул чистую бумажку в карман и шепотом сообщил друзьям прочитанное.

— А где этот чертов Спортер? — спросил Кэбтэб.

Они подошли к будке справочного бюро на углу. Дункан задал машине вопрос, и на экране тотчас же высветился ответ.

— Это таверна неподалеку от западной границы города в западном блоке Комплекса Ла Бреа.

— Мы умеем читать, — заметила Сник.

— Господи, сохрани нас от надменности, — простонал Кэбтэб.

Пантея не обратила на него внимания.

— Ну что ж, прекрасная возможность завести знакомство. Пойдемте в комплекс и зарегистрируемся. Завтра мы будем заняты трудоустройством.

Справочное подсказало путешественникам, каким автобусом можно доехать и где следует пересесть. Они ехали по мостам, которые, возможно, и раскачивались на ветру, но не вызывали никаких опасений при проезде по ним. Мосты сбегали от здания к зданию, иногда терялись прямо в башнях, проходя сквозь них, иногда огибали строения. Уличное движение и красивые корабли, плывущие по воде далеко внизу, являли собой величественное зрелище, которое в другое время наверняка привлекло бы к себе внимание путешественников. Однако сейчас все их внимание сосредоточилось на странной записке.

Кэбтэб, сидевший на пустой скамье, позади Сник и Дункана, наклонился и, просунув голову между ними, прошептал:

— Полагаю, они засунут нас на работу куда-нибудь в туннель. Терпеть не могу работать в темноте.

— Не надо шуметь, — успокоил его Дункан. — Это опасно.

— Да черт с ним! — сказала Сник. Нахмурившись, она кусала губу. — Все так несправедливо! Я всегда стремилась быть хорошим органиком, делала все, что могла. Не хочу я быть беглым преступником!

— Это тоже очень вредные мысли, — заметил Дункан. — Лучше вам оставить их при себе. Я ничего не знаю о тех людях, с которыми нам предстоит работать. Уверен только, что они не обрадуются, если мы не проявим достаточно энтузиазма, может быть, даже фанатизма.

Если вы будете строить недовольные физиономии или полезете на рожон закончите свои похождения окаменелыми на дне океана. Там-то вас уж никто не найдет.

— Знаю. И все равно, это так несправедливо. Ненавижу несправедливость! Я просто…

Оставшуюся часть пути она молчала.

Дункан тоже не был красноречив, он шел, не обращая особого внимания на прекрасные виды, открывавшиеся с высоких мостов, размышляя о своих чувствах к Сник. Странно. Смуглая, пусть и привлекательная, миниатюрная женщина, проявляющая иногда резкий, непокорный характер, в общем-то, не в его вкусе. Однако он чувствовал влечение к ней. И что с Этим делать?

Он не мог понять, как она относится к нему. Может, он ей попросту безразличен. А не спросить ли ее прямо?

Нет. Это оттолкнет ее. Лучше подождать. Пусть ее чувства, коли он ей действительно симпатичен, окрепнут.

Но сам-то он совсем не ощущал в себе готовности проявлять необходимое терпение. Вот и сейчас ему хотелось наклониться к ней, обнять, поцеловать.

Он отвернулся, негромко вздохнув.

— Что? — чутко среагировал Кэбтэб.

— Ничего.

Автобус остановился на десятом уровне Башни Комплекса Ла Бреа. Все трое, держа в руках свои сумки, вышли. Присоединившись к потоку ярко разодетых людей, неспешно двигавшихся по эстакаде, огибающей здание, они добрались до просторного холла; внутри него располагалось великое множество небольших магазинчиков. В лифте они поднялись на свой этаж. Выйдя из кабины, троица направилась к движущемуся полотну, которое останавливалось в центре окружности. Подобных бегущих дорожек было здесь множество. Проехав около полумили, они продолжили свой путь — теперь уже по параллельной неподвижной дорожке. Дункан и его спутники оказались в очередной огромной комнате, часть ее была отведена для приема иммигрантов. Простояв некоторое время в очереди к столу иммиграционного чиновника, они в конце концов предстали перед нею. Ответив на заданные ею вопросы, иммигранты сели в автобус, который отвез всех троих в отведенные им квартиры. Дункану досталась довольно просторная — на внешней стороне здания — с прекрасным видом из окон. Семь цилиндров вдоль одной из стен, очевидно, предназначались для таких же, как он, иммигрантов. Стоунеры Субботы, Воскресенья и Понедельника были заняты, остальные ждали своих будущих обитателей. Вторник — день Дункана. Значит, нет еще троих иммигрантов — жителей Среды, Четверга и Пятницы. Идентификационные таблички на цилиндрах сообщали, что двое его будущих соседей родом из Уэльса, по одному из Индонезии и Албании. Дункан подумал о том, как мало ему известно об этих нациях, представлявших большинство иммигрантов и, судя по всему, преобладавших в западном суперблоке. Но лица этих людей были похожи на те, которые примелькались Дункану в Манхэттене и Нью-Джерси. Большинство жителей современной Земли — потомки китайцев и индийцев Азии. Говорили, что жители Конго теперь практически не отличаются от жителей Швеции. Наверняка сходство преувеличивалось, но истина была близка к реальности настолько, чтобы поверить в нее.

Глобальный плавильный котел заработал на всю мощь в пору Ванг Шена. Национализм и расизм были уничтожены, хотя, как полагали многие, ценою многообразия. Иммигранты, прибывающие в такие крупные города как Лос-Анджелес, были обычно неженатыми или бездетными; предполагалось, что в грядущих браках родятся дети, кровь которых будет еще более национально смешана, чем у родителей. Индекс смешения, который уже появился, выявлялся, исходя из языков, на которых говорило большинство прибывших. Валлийский, язык древних жителей Уэльса, давно исчез, люди говорили там на бенгали — языке, который через пару поколений тоже отомрет. Албанцы пользовались кантонским диалектом китайского. Обе эти национальные группы, как и все другие люди, при необходимости использовали также язык л_о_г_л_э_н_, искусственный язык мирового общения. И конечно, все изучали в школе английский. Великий покоритель народов Ванг Шен и его сын очень любили этот язык и восхищались им. А потому четверть населения мира считала его родным языком. Средства информации всего мира пользовались стандартным английским, хотя расхождение его вариантов, к сожалению, было столь велико, что люди, говорившие, например, на норвежском варианте английского, с трудом понимали английский индонезийцев.

РАЗНООБРАЗИЕ — В ЕДИНСТВЕ.

Этот правительственный лозунг очень часто можно было видеть на экранах, дети постоянно слышали его, начиная с детского сада. И все же с самого начала Новой Эры правительство постоянно сталкивалось с гораздо большим разнообразием, чем ему хотелось бы. С позиций государства такое разнообразие не всегда было желательным. Падре Коб Кэбтэб, у которого по любому поводу имелось свое особое мнение, сказал однажды: «Лозунг беглых преступников мог бы звучать так: ПОСРЕДСТВЕННОСТЬ СЛЕДУЕТ ЗА БЛАГОЧЕСТИЕМ. Тот, кто лезет на рожон, оскорбляет бюрократов. Пусть же тот, кто отрицает это, свалится в отхожее место».