- Я не помню. Догадалась, — быстро поправила я. — Что значит с не человеком? Почему?

- Грязные души теряют человеческий облик, Алёна. У них могут появляться особые способности. Дьявольские способности. Понимать больше, чем обычные люди. Чувствовать сильнее. Долго жить... Все это могло показаться благом... Но правда другая. Лена. Это лишь соблазны души, уводящие её от истинной страсти к Всевышнему.

- А что, если эти способности, наоборот, приближают нас к истине? — попробовала возразить я. Инквизитор рассмеялся.

-  Нет никакой истины. Есть только служение. Самозабвенное и непререкаемое. Нет тебя или меня, Алёна. Есть только зеркала. Ты грязное, я чистое. — В этот момент его взгляд снова остекленел, словно Мартимус смотрел не на меня, а куда-то глубоко внутрь. — А с грязным зеркалом как поступить? Правильно! Помыть его... Чтобы оно больше не затуманивало истинный свет.

- Подождите... — я понимала, что Мартимус начинает уходить в слишком философские рассуждения, а мне хотелось выведать детали. — Вы сказали, что знали меня. Точнее, намекнули... Это было в моем детстве? Вы где-то видели меня?

- Глупая, маленькая Алёна, ты так ничего и не поняла, — покачал головой злодей. — Это было до твоего детства... Впрочем, больше я тебе ничего не скажу, дабы не вводить в искушение. Мы и так слишком заболтались, стоя на месте. Нас уже ждут...

- Кто?

- Служители... Служители, Алёна. У тебя будет пара дней до ритуала очистительного огня. Советую провести их с пользой и покаяться во всех своих... заблуждениях.

Он резко встал и направился к штурвалу. Я же в бессилии откинулась назад. Огонь... Как бабушка... Почему? В этом есть какая-то странная повторяемость, какая-то незавершенность. Какая-то тайна. Будь я умнее, не стала бы ждать и, собрав остатки сил, перекатилась бы за борт. Смерть от воды куда лучше.

Но... я не могла. Не знаю, почему я осталась лежать безвольным грузом на палубе парусной лодки. Внутри играло малодушие и надежда на пресловутые два дня. Разве что-то хорошее могло случиться за это время? Я не надеялась на внешние обстоятельства, нет. Я знала, что должна отыскать что-то внутри себя. То, что так долго ускользало от моего взгляда. Пряталось за мириадами чувств. И иногда выглядывало из кромешной тьмы слабым лучом света.

Нахождение в сыром и затхлом подвале сил не прибавляло. Однако относительная тишина и полное одиночество дали мне возможность придти в себя, вернуть на место растерявшиеся в хаосе мысли, эмоции и ощущения своего тела. Я уже могла свободно передвигаться, хотя голова все ещё кружилась и побаливала. Сотрясение мозга, догадывалась я. Я боялась представить, что с моим лицом. Но на ощупь нос оставался на месте, правда, переносицу пронзала острая боль, стоило коснуться. Ну и набухшая гематома на лбу. По сути, мелочи по сравнению со всем остальным.

Я вздохнула и устало опустилась на пол. Иногда на меня накатывал приступ паники, как на загнанного в ловушку зверя и тогда я начинала ходить из угла в угол, бессильно ища успокоения. Хотелось метаться, стучать в стены и непрерывно орать. Я не готова была расстаться с жизнью столь легко. Но я сдерживала себя, понимая, что в моей  клетке с маленьким окном под потолком, сеном в углу вместо кровати и горшком (стоило поблагодарить инквизиторов, что не лишили ведьму этой важной детали), крики и лишние телодвижения будут совершенно бессмысленны. Паника отступала, сменяясь каким-то глухим равнодушием. Горьким сожалением, что все могло сложиться иначе, прими я другие решения.

Потом и оно проходило, и я просто сидела, уставившись в одну точку. Мысли, как и чувства, казалось, окончательно покинули мою больную голову.  К середине следующего дня я осознала, что надо действовать. Нет, я не могла разрушить стены или подраться со здоровым мужиком, что приносил мне скудную еду. Я должна была что-то понять. Я много думала о Ратмире. О Рэме, что по моей милости оказался заключен в Академии. И понимала, что не могу оставить это сейчас таким... незавершенным. Много дел не сделано, много тайн так и не познано. Я не сказала главных слов человеку, с которым оказалась по-настоящему счастливой. Уже казалось неважным, что он что-то скрыл про себя. Именно сейчас, на пороге гибели, я остро ощутила, как много значил для меня этот нелюдимый и поначалу неприветливый мужчина. Как ни странно, но именно с Ратмиром я себя чувствовала спокойнее всего.

Страх смерти отступил. Словно и не было её вовсе. Словно это было... так много раз, что одним разом больше, одним меньше — не важно. Важно было другое — не упустить вновь шанс осознать. Какие-то простые вещи. Которые все время ускользали от моего внимания, словно резвые солнечные зайчики, убегающие по стене. Почему-то именно сейчас они подобрались ко мне ближе всего. Я это чувствовала, а вот объяснить не могла.

Раз за разом я возвращалась к казавшимся бдредовыми высказываниям Мартимуса в бесплодной попытке сложить его слова в целую картинку и вывести знаменатель. Я никак не хотела принимать его многочисленные намеки на наше предшествующее знакомство. И все же мои чувства и ощущения подсказывали, что он прав. И эти небесно-голубые и при этом ужасающе-холодные глаза встречаются на моем жизненном пути не первый раз. Странный дом в столице... Я знала то, с чем не сталкивалась в своей жизни. Неужели, что-то было до нее? Эта мысль казалась настолько безумной, что сознание раз за разом гнало её прочь.

Попробовала сосредоточить все мысли на Ратмире. Это было не сложно, ведь его образ и так настойчиво лез мне в душу. Я думала о нем, хотела вновь ощутить прикосновения пальцев, глубокий взгляд, слова добрые или колючие... любые. Он был вправе всерьез обидеться на меня. Уверена, ни мне, ни ему это не принесло бы облегчения.

Мне даже казалось, что я зову его, прошу о помощи, успеть спасти меня и как можно скорее предпринять хоть какие-то действия. Что еще я могла сделать? Обращаться мысленно в глупой надежде, что мои слова как-то отзовутся в его душе незримыми связями, натянутыми нитями, пламенеющими отголосками. Я словно пыталась натянуть до предела ту неуловимую ленту, что успела связать нас. Но как бы я не молила, разум обрывал всякие надежды - найти затерянную в лесу деревянную церквушку, где меня держали, так быстро ему не под силу. А значит все, что я поняла и узнала, почувствовала...  так и останется... со мной.

Глухая злость на беспощадно и фанатично настроенных служителей неведомого культа вскоре закрылась туманным пологом спокойствия. У этих людей была своя правда, в которую они верили и которой следовали до конца. Так было во все времена. Просто мне не посчастливилось оказаться на другой стороне. Такова воля случая — ничего больше. Никаких личных переживаний, я — лишь винтик большого механизма столкнувшихся убеждений. Я всего лишь попала под каток одной неумолимой и неживой... программы.

Я снова вернулась к образу Ратмира. Как только я это сделала, во мне ярким всполохом колыхнулась тревога. Словно его эмоции незримым образом передались мне. Я приблизилась к мужу внутри своего воображаемого мира, и беспокойство задребезжало вновь. Вспомнился лес,  огромные стволы исполинов, оставшиеся в моей памяти, Светлое дерево с его тончайшей корой, волты, с воодушевлением суетящиеся в деревне. Ратмира не было в лесу. Его образ стойко ассоциировался с чем-то другим. Я ощущала его... он был в поиске. Он искал меня. И как только я снова направляла на него взор, мой муж становился предельно внимательным, изучали меня из глубин моего сознания, охватывая взглядом меня целиком. И словно твердил вопрос. Один единственный вопрос, который его интересовал. Где ты. Все это казалось игрой воображения, словно мой воспалённый разум стремился придумать мнимое общение, чтобы хоть как-то успокоиться. Но даже это казалось мне благом, поэтому я старалась отвечать.