Чипс Шэннон, со своим природным даром всегда оказываться в центре событий, за несколько дней до этого вместе с леди Элизабет гостил в Суссексе, в доме лорда Гейджа. Вот что он пишет о ее реакции на появившиеся слухи:

Затем поступили официальные известия о ее обручении, но не с принцем Уэльским, а с герцогом Йоркским. Дневник Шэннона так повествует об этом:

Другой летописец, господин Асквит, за день или два до свадебной церемонии в Вестминстерском аббатстве был приглашен для освидетельствования свадебных подарков. Как и всегда в тех случаях, когда дело касается королевских особ, он пишет с некоторым сарказмом:

Вероятно, это был последний раз, когда на леди Элизабет Боуз-Лайон никто не обращал внимания, была ли она герцогиней Йоркской, королевой-супругой или королевой-матерью. Королю она понравилась с первого взгляда. «Чем больше я знаю и чем больше вижу твою милую женушку, — писал он Берти из Балморала вскоре после свадьбы, — тем более очаровательной ее нахожу; здесь все в нее влюблены». Семья поразилась его реакции, когда герцогиня, извинившись, немного опоздала на обед. «Думаю, — произнес король, — мы сегодня сели на пару минут раньше времени». Следует сказать, что и юная герцогиня Йоркская считала его «ангелом». После смерти короля она писала:

Ее душевное спокойствие и мягкий характер остаются неизменными на протяжении вот уже шестидесяти лет. Тем не менее эти качества не смогли защитить ее от ударов судьбы. Она принадлежала к роду шотландских королей и сама могла бы поведать немало семейных историй, отмеченных скандалами и битвами, мятежами и тюрьмой, — обо всем, что помогло ей обрести здоровую уверенность в себе, ставшую фундаментом не только ее брака, но и самой монархии.

Король любил книги с ясным сюжетом, мотивы, которые он мог бы напевать, и картины с недвусмысленным содержанием. Подобная простота вкуса вызывала неприязнь у людей утонченных, противопоставлявших художественную одаренность Карла I или Георга IV мнимой буржуазности суверенов более позднего времени (хотя из этих двух образцовых монархов первый лишился не только трона, но и головы, а второй, кроме художественного вкуса, не имел больше никаких достоинств). Некоторые из этих разочарованных эстетов откровенно оплакивали исторические судьбы Великобритании, другие — очевидно, из вежливости — прибегали к известному литературному приему, называющемуся мейосисом: высказывая собственное мнение, преуменьшали значимость противоположного. Так, один историк викторианского периода писал: «Было бы преувеличением сказать, что профессия писателя пользовалась при королевском дворе значительной популярностью; интерес, который королева проявляла к литературе, нельзя назвать чрезвычайно большим».

А сэр Теодор Мартин, агиограф[126] принца-консорта, вот как отзывался о гравюрах королевы Виктории: «Достаточно сказать, что эти рисунки не являются чем-то выдающимся и что художественные трудности преодолеть так и не удалось».

Подобные обвинения иногда оправданны, иногда — нет. Королева Виктория все же читала «Корнуоллис о святом причастии» и «Английскую революцию» Гизо, пока ей делали прическу; заполняла очаровательными акварелями один альбом за другим и подпевала Мендельсону, как об этом свидетельствует сам композитор, лишь очень редко пуская фальшивую ноту. Король Эдуард VII действительно обладал слишком беспокойным темпераментом, чтобы сесть и почитать хорошую книгу. Однажды, попав в непривычную для него атмосферу литературного приема, он поинтересовался у одного из гостей, чем тот занимается. «Я специализируюсь по Агнцу[127]», — ответил тот. Король, который считал, что всему свое время и свое место, был просто потрясен. «Как, по барашкам?!»[128] — недоверчиво воскликнул он. Тем не менее именно он учредил орден «За заслуги», чтобы награждать им самые выдающиеся умы королевства, а его совет одному честолюбивому литератору одновременно отражает понимание важности как образования вообще, так и прозы жизни: «Держитесь за Шекспира, господин Ли, где Шекспир — там деньги». Сидней Ли, однако, поступил по-своему и произвел на свет двухтомную биографию короля Эдуарда VII.

Король Георг V к литературе относился с уважением, хотя и без благоговения. Он успел процарствовать всего месяц, когда во дворец позвонил личный секретарь Асквита, который сообщил, что приближается 70-летний юбилей известного английского писателя Томаса Харди, и предложил послать «старику Харди» поздравительную телеграмму. «Будет сделано», — последовал ответ, и господин Харди из Олнвика, изготавливавший королю удочки, с изумлением взирал на телеграмму, содержавшую поздравление с юбилеем, который ему предстояло отметить лишь через несколько лет и совсем в другой день. Спустя три года король по случаю смерти Альфреда Остина предложил оставить вакантным пост поэта-лауреата и уступил только настоянию Асквита, предложившего кандидатуру Роберта Бриджеса.