И все же он сохранил спокойствие, не поддался панике. Закрыл глаза, глубоко вдохнул и готов был испустить такой выдох, который уж точно покажет всем заинтересованным, какое отвращение вызывает у него вся эта беседа… но на половине выдоха у него вдруг знакомо защекотало в гортани: о нет! Не здесь; не сейчас! Нельзя сейчас чихать, как раз когда он ухватил ситуацию за рога! Он стиснул зубы. Сжал губы до белизны. Побагровевшие щеки отчаянно раздулись над мокрым воротничком, словно довоенная автомобильная камера, выпирающая через порез в покрышке непосредственно перед взрывом… только не сейчас!

Потому что хуже нет, чем чихать в помещении. С детства Ивенрайт славился чихом такой громкости, что на кварталы вокруг оборачивались изумленные головы. Но более того — помимо и превыше акустической мощи — его чихи несли смысловую нагрузку, четкую и однозначную: он словно бросал все свои дела и восклицал — во все горло — кхе… кхе… к хеРАМ! В лесах это громогласное заявление служило поводом для шуточек и веселья, и даже некоторой тайной гордости. В лесах. Но в иных местах номер аплодисментами не встречали. В церкви или на собрании, чувствуя приближение чиха, он непременно разрывался надвое: то ли спустить пары в надежде, что окружающие не расслышат или простят послание — то ли запечатать во рту. Конечно, каждый метод имел недостатки. Иначе не бывает. Но сейчас получился компромиссный вариант, обремененный недостатками обоих: ему удалось запереть за дрожащими губами первые два фрагмента, но финальная часть «К ХЕРАМ» грохнула ясно и звонко, в облаке слюны, оросившей весь стол.

Тедди, возвращаясь за стойку, остановился, чтоб посмотреть, как поведет себя Дрэгер. Тот глянул на Ивенрайта, будто переспрашивая, потом убрал ручку в карман, взял со стола салфетку и тщательно вытер рукав пиджака.

— Конечно, — заметил Дрэгер приятельски, — сколько людей — столько мнений, Флойд, — будто ничего такого особенного не произошло.

Тедди кивнул, впечатленный, и продолжил свой путь — Что же знает он такого, что так возвышает его над прочими? — а Ивенрайт, потирая слезящиеся глаза костяшками, сокрушался, что сейчас он, черт побери, не дома, где не душит мокрая одежда, а чихать можно всласть и вволю.

— И послушай, Флойд, — Дрэгер отложил салфетку и ободрительно кивнул Ивенрайту, — надеюсь, ты понимаешь, что я искренне желаю тебе и «ребятам» преуспеть в вашей штурмовой методике. Поскольку, откровенно говоря, ничего бы я так не хотел, как поскорее развязаться с этим делом и вернуться на юг. Видишь ли, — исповедовался он доверительно-издевательским шепотом, — здесь меня мучает грибок. Но, э, поскольку я уже заплатил в отеле на неделю вперед, и на случай, если ваш поход окажется не вполне успешным, думаю, я поживу здесь… Тебя это устраивает?

Ивенрайт кивнул.

— Вполне, — ответил он покладисто, и не мечтая даже снова напустить на себя мрачную решимость. С этим злосчастным чихом из Ивенрайта, казалось, вышел последний боевой дух. Его глаза слезились, и теперь уж он точно чувствовал, как вызревает в нем простуда, в глубине легких, словно пробуждающийся вулкан. Он мечтал лишь оказаться дома, завалиться в горячую ванну, да побольше эвкалиптовых таблеток в воду накидать. Вот и все. И хватит склок на сегодня… — Да, вполне устраивает, Дрэгер. И если, как ты говоришь, наш метод не сработает, мы завяжем и обратимся за помощью к тебе. — …Главное — дождись этого завтра, когда раж-кураж вернется в тушку; и там уж он покажет всем козлам!

Дрэгер встал. Подхватил исписанный им поднос, оглядел его, улыбнулся, положил на место и достал бумажник.

— На улице еще дождь. У тебя машина здесь? Я мог бы подбросить тебя до дома…

— Не. Обойдусь-пройдусь. Она в двух плевках отсюда.

— Уверен? Мне, ей-богу, не сложно. А у тебя такой вид, будто…

— Ааа… точно, уверен..

— Что ж, ладно тогда. — Дрэгер натянул плащ, поднял воротник. — Завтра, вероятно, увидимся?

— Наверно. Если мне будет чем порадовать. Ладно, до завтра.

На выходе Дрэгер вручил Тедди доллар за выпивку, сдачу сказал оставить себе. Ивенрайт буркнул «Пока» и закрыл за собой дверь. Тедди встал за стойку на свое обычное место, ближе к окну. Он смотрел, как эти двое расходятся в разные стороны, спины расцветают отсветами его неона. Когда цвета пожухли, смытые темным дождем, Тедди вышел из-за стойки, запер дверь и опустил щиток с надписью: «Извините ЗАКРЫТО». Выключил три закопченных плафона под потолком и большую часть своего неона, оставив лишь несколько вывесок для ночного освещения. В этом глубоководном полумраке он безмолвно обошел свой салун, отключая пинболы, боулинг и музыкальный автомат, вытирая столы, вытряхивая пепельницы в большую кофейную банку. Вернулся за стойку, снял передник, бросил в мешок, который в понедельник утром подберет помощник Уилларда Эгглстоуна. Вынул все банкноты из кассы, приобщил к куче в большой раковине-шкатулке, где они пролежат до банковского дня, через понедельник. Щелкнул выключателем под стойкой, что оживлял сторожевую сигнализацию, тянувшую чуткие щупальца ко всем дверям, окнам и решеткам. Рассыпал по стойке порошок от тараканов. Выключил компрессор колорифера, низведя подачу масла до струйки…

И лишь тогда, переделав всю рутину, описав круг в красном и янтарном свете, чтоб наверняка ничего не забыть, лишь тогда подошел он к столу, где сидели последние гости, и посмотрел, что написал Дрэгер на подставке.

Подставки в «Коряге» были из прессованного картона, с рельефной картинкой: верхолаз в момент завершения работы над мачтой, подпиленная верхушка уже валится на сторону, а верхолаз откидывается назад, вцепившись в шлею. Тедди поднес картонку к свету. На первый взгляд, художество Дрэгера было вполне заурядным: дерево заштриховано полосками, наподобие пограничного столба — столько уж раз Тедди видел такое? — глаза лесоруба вычернены, дорисована борода; и еще на картонном небе раскинулись корявые объекты попкорновых контуров, символизирующие облака… И не сразу заметил Тедди три крохотные строчки в нижнему углу. Столь убористым, тонким почерком, что Тедди едва сподобился разобрать:

Тедди: Боюсь, вы по недоразумению принесли мне «Бурбон Де Люкс» вместо «И. У. Харпера». Я просто решил, что вам будет интересно это знать.

Тедди пялился на записку не мигая, в восторженном изумлении — Да что это? Что же в вас такого? — пока в глазах не зарябило от напряжения, пока подставка в руке не затрепетала в свете ночника, будто красный ветер просквозил пустой бар.

У себя дома Ивенрайт в семейных трусах и в майке уселся на тюк с грязным бельем в ожидании, пока наполнится ванна. Нынче хорошую ванну принять — на несколько часов затея. Надо бы купить новую водогрейку — давно пора. По сути — он вздохнул, озираясь, — им много чего нужно прикупить. Вот, даже таблетки эвкалиптовые — и те вышли.

Финансовые трудности начались сразу, как он согласился стать главой местного профсоюза. С «общественными началами» — никаких концов не сведешь: он и близко не получал того, что прежде, в бытность страшим бригадиром «Тихоокеанского леса Ваконды». Но провалиться ему, если он будет отлынивать от профсоюзных трудов и совмещать их с лесоповалом, как многие местные лидеры поступают. Пойдешь по двум дорожкам — обе ноги охромеют. А для него обе профессиональные позиции дорогого стоили.