— Родственнички приехали?

— Ага, зятья, — ответил Димка.

— Лучку зеленого хотите?

— Не хотим! — ответил Димка и попытался выпихнуть Каталкина в коридор: — Иди, нет у нас ничего!

— Понял! — дружелюбно ответил Каталкин и попытался прорваться.

У двери началась возня. Димка выталкивал непрошеного гостя: «Отвали отсюда! Отвали! Нам самим мало!» А Каталкин, улыбаясь и примирительно повторяя «Ну понял, понял!», лез в комнатку.

Наконец, молодость победила, Димка захлопнул дверь и повернул ключ:

— Вот же зар-раза!

Он вернулся к столу, сел, посмотрел на друзей и опять чуть улыбнулся своей новой, смущенной улыбкой:

— Ничего, здесь терпимо еще. Может, и надо было этого дерьма хлебнуть, а то многовато мы о себе воображали. — Он прищурился: — У меня ж в этом году юбилей стукнул, тридцать три годика, христов возраст. Вот, сижу в «Крестах» и думаю: ах ты, мать твою, меня уже распинать пора, и вправду собираются, а что я в жизни-то сделал?.. Ну, в юности — ладно: винище жрал, девчонок трахал. Период накопления, по научному. А потом что? Крутился-вертелся, вертелся-крутился. Ведь ни одной работы не сотворил такой, чтоб самому себе угодить. Не кому-то — себе! Такой, чтоб поглядеть на нее и сказать: «Вот, сумел я от души моей отделить кусочек, и теперь, что бы со мной ни случилось, а это — своей жизнью будет жить…» — Он помолчал. — И вот, от гордыни что ли нашей, еще не выбитой, или просто от дурости, но взбрела мне такая фантазия, что НЕ ЗРЯ меня повязали. Не зря я тут сижу возле параши со спекулянтами, а какой-то мне это ЗНАК. И я вот-вот, сейчас, что-то такое пойму… Что-то мне ГЛАВНОЕ должно открыться… — Он махнул рукой: — Ну, мучился, пыжился, чуть головой о стенку камеры не бился, а ничего не открылось, конечно. Какой был дурак, такой и остался. Значит, выше потолка не подпрыгнешь… Есть там еще? Давайте допьем!

За дверью опять завизжали, загомонили пьяные голоса.

— Весело у вас, — сказал Григорьев.

— Какое весело! — скривился Димка. — Осточертели эти рожи. И вообще, скучно. Телевизор всю дорогу ломается, даже «Время» не всегда посмотришь. Газет неделями не видим. Кстати, чего там в мире делается? Картер заткнулся насчет нашей бригады на Кубе?

— Кажется, заткнулся наконец.

— Ну, слава богу. Может, теперь и ОСВ-2 ратифицируют?

— Может быть.

Димка покачал головой:

— А что это они в НАТО придумали с крылатыми ракетами в Европе? Вот гады, не дадут спокойно жить!.. А в Афганистане что? Тараки своего они угрохали, так понимать?

— Похоже.

— Вот-вот! Я, как по «Времени» услышал про скоропостижную болезнь, так сразу и подумал: кокнули беднягу Тараканова! Жалко. Рожа-то у него симпатичная была, задумчивая.

— К нам лектор из райкома приходил, — сказал Григорьев. — Говорит, всё нормально. Тараки был слабый, не мог порядок навести, а новый, Амин — наведет. Ладно, это их дела. Скажи лучше, что тебе в следующий раз привезти?

— Да ничего мне не надо. Я в Ленинграде, наверное, сам скоро буду. Обещают отпускать.

В дверь постучали резко и сильно. Димка так и подскочил, бросился открывать. В комнатку шагнул угрюмый капитан Пал Иваныч, держа перед собой, точно букетик, пучок перьев зеленого лука. Лицо его раскраснелось, глаза налились хмельным маслом, но голос остался тверд. Он посмотрел на пустые бутылки, которые Григорьев не успел смахнуть со стола, и хрипло сказал:

— Перевозчиков, седьмой час! Пошустрей давайте, не в ресторане все-таки!

— Мы еще немножко, Пал Иваныч, — заныл Димка, — еще полчасика…

Капитан откусил и прожевал зеленое перышко. Проскрипел:

— Гони! Гони гостей, кому сказано! — и захлопнул за собою дверь.

Марик уже надевал пальто. Вернее, изогнувшись, пытался попасть в рукава. Он был пьян. Димка, расстроенный, подошел к нему, помог.

— На всякий случай, — медленно сказал Марик, — с Новым годом тебя!

— Спасибо, Тёма, спасибо. Да ты держись!

Они спустились вниз. Вместо лейтенанта за вахтенным столиком сидел симпатичный паренек в свитере и читал книжку. Завидев Димку, он даже встал.

— Здравствуйте, Дмитрий Николаич!

Димка хмуро кивнул ему:

— Я выйду, провожу друзей до ворот.

— Конечно, Дмитрий Николаич.

— Это Володька-следопыт, — тихо пояснил Димка Григорьеву.

— Какой следопыт?

— Оружие искал на Синявинских болотах, музей в своем техникуме устроить хотел. За это и залетел сюда. У ментов он в доверии. Видишь, на вахту сажают за себя, в город часто отпускают.

Настроение у Димки явно портилось.

Вышли в темноту, на мороз. На небе горели крупные звезды.

— Вернись, — сказал Григорьев Димке, — куда ты без пальто, простынешь.

— Ничего, — ответил Димка, — я вас до ворот только.

Он совсем сник.

— Иди, замерзнешь, — повторил Григорьев. — Ничего, мы теперь скоро увидимся.

— Увидимся. Я, может быть, на Новый год уже приеду. Или в январе. Обещают отпускать.

И вдруг Димка обнял Григорьева и холодными губами ткнулся в его щеку:

— Ладно, идите!

Он еще обнял и чмокнул пошатнувшегося Марика, махнул рукой и побежал к зданию.

Когда вышли за ворота, Григорьев оглянулся. В черном проеме приоткрытой двери светился огонек сигареты.

— Счастливо! — крикнул он Димке.

— Топайте! — донеслось в ответ. И что-то еще, неразборчивое: — Электричка… Новый год…

В темноте, да еще во хмелю идти по тропинке через поле оказалось куда тяжелей, чем днем. На этот раз Марик брел впереди. То и дело его заносило с тропинки в сторону, в глубокий снег. Вдруг он остановился и сказал:

— Видел, как у них? Даже охраны нету. И никто не бежит.

— Куда убежишь?

— Верно, — согласился Марик. — Это верно… — и зашагал дальше.

Они были вдвоем в огромном снежном поле. Чуть темнела под ногами тропинка. Дрожали в черно-синем небе яркие звезды. И вдали светили сквозь редкий лесок спокойные огни станции.

Вдруг Марик, не оборачиваясь, закричал:

— Слушай, год-то какой! Новый год — восьмидесятый!

— Ну и что?

— Коммунизм должен наступить!

— Наступит, Тёма, наступит. Давай, топай, на электричку опоздаем.

Но Марик через несколько шагов опять остановился. Сказал таинственно:

— А ты понял, что это было?

— Где? — удивился Григорьев.

— Ну там, у Димки.