Во время своих психоделических приключений я свел кое-какое знакомство с этим психическим пространством, и иногда (увы, не всегда) в ходе ежедневной медитации мне случайно представляется возможность вновь в него возвратиться. Не знаю точно, то ли это самое состояние, в котором я должен очутиться, когда медитирую, но я всегда испытываю радость, когда оказываюсь в нем, уносимый этим мысленным потоком. Я бы никогда его не открыл, если бы не психоделики. Я расцениваю это как один из величайших даров тех редкостных переживаний, в которые они вводят человека, и дар этот – расширение его репертуара сознательных состояний.

Только потому, что психоделическое путешествие происходит всецело в уме или сознании человека, отнюдь не означает, что оно нереально. В любом случае это некое переживание, и для некоторых из нас оно по своей глубине не имеет себе равных. Как таковое оно действительно имеет место и является некоей особенностью ландшафта жизни. Для одних оно может служить отправной точкой, для других – верстовым столбом, для третьих – целебным родником, а для некоторых – духовным знаком или святыней. Для меня эти переживании стали своеобразной вехой, вокруг которой я кружусь, доискиваясь смысла – смысла как моего собственного существования, так и существования мира. О некоторых образах и видениях, явившихся мне во время моих психоделических трипов, я размышляю постоянно, надеясь раскрыть то, что мною воспринимается как дар (что за дар, откуда и от кого, не знаю), а именно – их смысл. Одним из этих видений является та стальная конструкция (опора), которая висела над ландшафтом моего внутреннего «я». А другим – образ моего деда, который я увидел, глядя на себя в зеркало у Мэри. Или величественные, но пустотелые деревья, в образе которых мне явились родители, готовые рухнуть под напором следующей бури. Или черный пространственный колодец внутри виолончели Йо-Йо Ма, резонирующий со светлыми мыслями Баха о смерти, которые он выразил в своей сюите. Но есть еще один образ, о котором я еще не рассказывал и который, как мне кажется (даже несмотря на то, что он по-прежнему остается для меня загадкой), заключает в себе некое очень важное послание.

Последнее психоделическое странствие я совершил под действием айяуаски. Я тогда примкнул к небольшому кружку женщин, которые каждые три или четыре месяца собираются вместе, чтобы поработать под началом одной старой легендарной женщины, давно перешагнувшей порог семидесятилетия, которая некогда обучалась у Лео Зеффа. (Она, в свою очередь, обучала Мэри, ту женщину, которая готовила меня к псилоцибиновому трипу и руководила им.) Эта поездка отличалась от других тем, что я совершал его в компании десяти спутниц, с которыми был совершенно незнаком. Этот психоделик представляет собой отвар, завариваемый из двух растений, растущих в джунглях Амазонки (одно – виноградная лоза, а другое – куст). Как и подобает в таких случаях, ему была посвящена целая церемония в шаманском духе, состоявшая из традиционных icaros, молитв и призывов к «великой матери», или «знахарке-травнице» (именно таково значение слова «айяуаска»), звона колокольчиков, треска трещоток (shakapas) и различных ароматических смол и дымов, которыми нас окуривали. Все это должно было способствовать созданию определенного настроения, атмосферы таинственности и доверия, которые были особенно желанны, поскольку все это действо как-никак совершалось в студии йоги, далеко от настоящих джунглей.

Как и в других случаях, ночь перед сеансом я провел без сна: одна часть меня пыталась убедить другую часть не совершать столь безумный поступок. Здраво-рассудительная часть была, естественно, моим эго, которое перед каждым путешествием в неведомое с неслыханными упорством и изобретательностью борется за свою цельность, сея в уме сомнения и сцены катастроф, которые мне удается рассеивать лишь с большим трудом. «Эй, что у тебя с сердцем, парень? Ты же умрешь! Что, если ты выблюешь весь свой обед или, что еще хуже, все свое дерьмо? Что, если «великая мать» вскроет какую-нибудь скрытую детскую травму? Ты действительно хочешь вывернуть все свое нутро перед этими незнакомками? Перед этими женщинами?» (Часть своей силы эго черпает из умения распоряжаться рациональными способностями человека.) К тому времени, когда я присоединился к кружку «незнакомок», я был на грани нервного срыва, одолеваемый второй и третьей волнами мыслей относительно разумности того, что я собирался сделать.

Но, как это случалось каждый раз, стоило мне только проглотить отвар и, погрузившись внутрь себя, дойти до точки, откуда нет возврата, как голос сомнения затих и я полностью отдался тому, что меня ждало. Что, в общем-то, мало чем отличалось от других моих психоделических ощущений, если не считать двух-трех примечательных исключений. Возможно, из-за отвара, который оказался вязким, едким и неожиданно сладким и давал почувствовать свое чужеродное присутствие, терзая мой желудок и кишечник, айяуаска, на мой взгляд, больше, чем все другие психоделики, содействует опыту телесных переживаний. Я не заболел, нет, но реально ощущал, как плотный, густой отвар колышется внутри меня и, под действием диметилтриптамина (активного ингредиента айяуаски), растекается все дальше и дальше, вызывая в воображении образ виноградной лозы, которая, выпуская усики, вьется по изгибам и извивам моего кишечника, заполняя все мое тело, и затем медленно начинает прокладывать свой змеиный путь к моей голове.

Вслед за этим на меня нахлынуло огромное количество воспоминаний и образов, одни из них ужасные, другие прекрасные, но я хочу описать лишь один из них, поскольку он (почему, я до сих пор не совсем понимаю) заключает в себе нечто, чему психоделики научили меня, нечто важное.

Поскольку в комнате, когда началась церемония, горели свечи и было светло, мы надели маски, закрывавшие глаза, и моя оказалась тесной – во всяком случае, она очень плотно охватывала мою голову. В самом начале странствий я вдруг осознал, что мою голову опоясывают черные ремни, а затем они вдруг превратились в прутья решетки. Моя голова была заключена в стальную клетку! Затем прутья начали множиться, двигаясь от головы вниз и охватывая стальным кольцом мое туловище, а затем и ноги. Я целиком оказался в черной стальной клетке. Я надавил на прутья, но они не поддались. Из клетки было не выбраться. Во мне начала нарастать паника, и в этот момент я вдруг заметил у ног, в основании клетки, зеленый побег лозы. Он неуклонно поднимался вверх, а затем виртуозно изогнулся и проскользнул между прутьями клетки, выбравшись на свободу и в то же время продолжая тянуться к свету. «Растение нельзя запереть в клетке, – услышал я свою мысль. – Только животное можно».

Не могу сказать, что все это означает, если только что-то означает. Может быть, лоза показывала мне выход? Что ж, возможно, но последовать за ней я при всем желании не мог; в конце концов, я ведь животное. И все же мне показалось, что растение пытается чему-то научить меня, что оно предлагает мне некий визуальный коан, который я должен разгадать, поэтому с тех пор я постоянно проворачиваю его в уме, пытаясь найти разгадку. А может быть, это был урок, наглядно демонстрирующий, как глупо устранять препятствие, наваливаясь на него и применяя к нему силу; возможно, решение проблемы можно найти не путем применения силы, а путем изменения условий самой проблемы, представив ее таким образом, что она теряет свое господство, но при этом не распадается на частности. Это чем-то напоминало джиу-джитсу, поскольку лоза не просто вырвалась за пределы клетки, но использовала ее структуру для улучшения ситуации, карабкаясь все выше и выше, чтобы иметь больше доступа к свету.