Этот экзистенциализм – следствие бездумного дрейфа от неприятности к бедствию, трагедии, катастрофе и гибели. Предположим, биологический теракт совершен – погиб миллион человек. Предположим, хакеру удалось обрушить интернет. И что, страна действительно перестанет существовать? Ее экзистенция прервется? Цивилизация погибнет? Род человеческий прекратится? Да сложите же два и два – даже Хиросима не исчезла с лица земли! Апокалиптические прогнозы опираются на предположение, что современные люди настолько беспомощны, что, если интернет когда-нибудь отключится, фермеры будут стоять столбом, наблюдая, как их посевы гниют на корню, а растерявшиеся горожане просто перемрут с голоду. Но социология катастроф (да, есть и такая наука) показала, что люди более чем устойчивы к катаклизмам[901]. Вместо того чтобы мародерствовать, паниковать или оцепенеть в беспомощности, они стихийно объединяются, чтобы восстановить порядок и наскоро организовать каналы распределения товаров и услуг. Энрико Кварантелли так описывает период сразу после ядерного взрыва в Хиросиме:

Число жертв Второй мировой войны было таким чудовищным не в последнюю очередь потому, что военные стратеги с обеих сторон намеревались бомбить гражданские объекты до полного разрушения местных сообществ, чего им так и не удалось добиться[903]. И нет, такая сопротивляемость не была рудиментом тех времен, когда социальные связи были теснее. Космополитичные сообщества XXI века тоже умеют справляться с бедствиями, что подтверждается организованной эвакуацией Нижнего Манхэттена 11 сентября 2001 года и отсутствием паники в Эстонии в 2007 году, когда страна подверглась сокрушительной DoS-атаке[904].

Угроза биологического терроризма тоже может оказаться призрачной. Биологическое оружие, от которого в 1972 году отказались практически все страны мира, подписав соответствующую международную конвенцию, ни разу не сыграло никакой роли в современных войнах. Запрет был вызван почти повсеместным отвращением к самой идее таких боеприпасов, но даже военных долго убеждать не пришлось, потому что микроскопические живые существа – никудышное оружие. Они легко могут атаковать самих атакующих, заразив и личный состав, и мирных жителей (только представьте себе братьев Царнаевых, которые обзавелись спорами сибирской язвы). Заглохнет ли вспышка заболевания, или же инфекция продолжит распространяться – это зависит от сложной динамики сети контактов, которую не берутся прогнозировать даже самые лучшие эпидемиологи[905].

Террористам, чья цель, как вы помните, паника, а не ущерб (глава 13), от биологического оружия особенно мало проку[906]. Биолог Пол Эвальд подчеркивает, что естественный отбор патогенов работает против основной цели террористов – внезапного и зрелищного разрушения[907]. Возбудители, которые, подобно вирусам ОРВИ, нуждаются в быстрой передаче от человека к человеку, эволюционно стремятся к тому, чтобы заразившиеся оставались живы и подвижны, чихая на окружающих и пожимая руки как можно большему числу людей. Наглеют и убивают заразившихся только те из них, у которых есть в запасе другой способ передачи вроде комаров (малярийные плазмодии), или зараженных источников водоснабжения (холерный вибрион), или окопов, наполненных ранеными солдатами (вирус испанского гриппа 1918 года). Патогены, передающиеся половым путем, вроде ВИЧ или сифилитических спирохет располагаются где-то на полпути: им необходим долгий бессимптомный инкубационный период, в течение которого носитель сможет заражать своих партнеров и только после которого патогены делают свою черное дело. Таким образом, соотношение вирулентности и контагиозности – это всегда компромисс, и эволюция сорвет любые планы террористов вызвать такую эпидемию, которая попадет на первые полосы газет, – молниеносную и смертельную. Теоретически биотеррорист может попытаться обмануть природу, выведя организм, который и опасен, и заразен, и устойчив настолько, чтобы выживать вне тела. Но, чтобы получить такой идеальный патоген, потребовались бы эксперименты на живых людях сродни нацистским, и даже у террористов (не говоря уж о подростках) это вряд ли получится. Судя по всему, не одной только удаче мы обязаны тем, что по сей день в мире был зафиксирован единственный успешный биологический теракт (в 1984 году в штате Орегон сторонники гуру Раджниша заражали сальмонеллой салаты в местных ресторанах, но никто из пострадавших, к счастью, не умер) и один эпизод массового убийства с помощью патогенов (рассылка писем со спорами сибирской язвы в 2001 году, в результате чего погибли пять человек)[908].

Бесспорно, успехи синтетической биологии, и в частности технология редактирования генома CRISPR-Cas9, упрощают задачу создания новых организмов, в том числе патогенных. Но изменить сложный признак, возникший в процессе эволюции, внедрив ген или два, невероятно трудно, так как на работу любого гена сильнейшим образом влияет остальной геном организма. Эвальд замечает: «Я не думаю, что мы близки к пониманию того, как вставкой нескольких работающих сообща нуклеотидных последовательностей обеспечить конкретному патогену высокую контагиозность и стабильно высокую вирулентность для человека»[909]. Специалист по биотехнологиям Роберт Карлсон добавляет: