— А я первым же пароходом уеду в область — пусть куда-нибудь переназначат.

Вечером Шмаков принес билеты в кино:

— Бежим, через десять минут начало!

* * *

Иван Алексеевич вернулся с промысла ночью. Леля Карпова спала. Узнав от Марфы Трифоновны о Лелиных горестях, Гнездов заметил, что большой беды тут нет и, поскольку «утро вечера мудренее», завтра что-нибудь придумает.

— Так вот что, дочка, — сказал он на следующий день Леле. — Уезжать из Большей Лагуны не советую. Молодые специалисты и нам нужны. А ты уже малость тут пообвыкла.

Карпова перебила:

— У меня же, Иван Алексеевич, чисто рыбный уклон. А здесь, сами знаете, ни одного рыбозавода.

— Не горячись, Леля, я еще не все сказал. Добыча водоросли — новое у нас дело. Ведь агар-агар в России сроду не производили. А нынче велят нам пошире этот промысел развернуть. Значит, при лагуне должна и лаборатория быть. Уже средства на нее в смете учли. Вот и советую тебе, дочка, овладевай...

— Значит, придется переменить уклон? — опять перебила Карпова. — И где же я переучиваться должна?

— Переучимся, — сказал Гнездов, — не боги горшки обжигают. До приезда нашего сюда я, поверишь, в глаза не видал анфельции. Даже слова этого не знал. Однако же кое-чему уже научились.

— Не знаю, Иван Алексеевич, — развела руками Леля.

Вдруг он спросил:

— А сколько тебе, по-честному, лет?

— Девятнадцать. А что?

Гнездов весело рассмеялся.

— А то, дочка, что всё у тебя впереди. Только захоти — и станешь специалистом по агар-агару. В город тебя отправим, в филиал Академии наук, к ученым людям.

— В филиал Академии наук? — уставилась на Гнездова Леля. — Да разве меня пустят туда?

— А мы тебе бумагу дадим к профессору Кизилову — главному специалисту по водорослям. Евгений Иванович у нас тут частый гость. Ну как, согласна?

— Не знаю, Иван Алексеевич, подумаю!

Когда она рассказала об этом Шмакову, он, к удивлению Лели, не стал ее отговаривать.

— Есть резон, — сказал он. И вскользь добавил: — Говорят, здесь будет строиться морской порт...

— Так что на Камчатку не поедешь?

— Раз будет порт... — уклончиво ответил Шмаков.

Хотя Гнездов уговорил ее поехать в город, на душе у Лели было невесело. «Все-таки страшновато говорить с самым крупным ученым по морским водорослям, когда сама я ни бельмеса в этой науке не смыслю».

С этими тревожными мыслями она и предстала перед седым профессором Кизиловым.

— Надолго пожаловали? — спросил он, и его маленькие глаза внимательно смотрели на нее.

— Командировка у меня на месяц, — еле выговорила она. — Наверное, мало?

— Понятно, немного, но все зависит, милая, от вашего усердия.

— Насчет этого не беспокойтесь, — вырвалось у Лели. — Ночей спать не буду...

— Спать, милая, нужно. Не менее восьми часов, — прежним серьезным голосом сказал профессор. — Ну что ж, достаньте карандаш, тетрадку, и начнем...

Два часа профессор рассказывал об агароидах, и Леля боялась пропустить хоть слово. Потом профессор дал ей список книг, велел внимательно проштудировать их, сделать нужные выписки.

— А что будет неясно, — пожалуйста, приходите. Всегда к вашим услугам!

Куда там — спать восемь часов! Она, кажется, и не спала вовсе. Все дни проводила в лаборатории и в читальном зале, потом сидела над книгами до глубокой ночи в общежитии, как губка впитывая в себя новую для нее науку. Когда приходила к профессору на консультацию, прятала от него красные, опухшие от бессонницы глаза.

И так весь месяц...

Перед тем как возвратиться в Большую Лагуну, Леля набрала кучу книг, в том числе и на японском языке.

«Пригодится, — решила она, — когда-нибудь освою».

«Дорогой Николай Васильевич, — писала Леля директору техникума. — Простите, что не выполнила своего обещания и до сих пор ничего о себе не сообщала. Теперь уж сама не знаю, к сожалению или к счастью, но мне пришлось переменить профиль работы. Ведь я попала на промысел, где добывают агаровую водоросль — анфельцию, а этой премудрости, как Вы знаете, нас в техникуме не учили. А уезжать отсюда не хотелось. По агар-агару специалистов у нас почти нет, и я решила освоить новую специальность. Теперь занимаюсь оборудованием лаборатории. Словом, устроилась неплохо. Живу на берегу океана, становлюсь морячкой и чувствую — начинаю привязываться к новому краю. Здесь у нас интересно и люди хорошие.

Правда, далеко очень. И разница во времени на целых восемь часов. У вас там ночь — у нас уже утро. Помню, как Вы, Николай Васильевич, напутствуя нас, говорили, чтобы мы везде, куда бы нас ни забросила судьба, оставались людьми! Обещаю Вам, что буду человеком! Будьте здоровы и счастливы. Ваша бывшая студентка — Ольга (Леля) Карпова».

— По-моему, все уже и рассказала, — смущенно пожимает плечами Леля.

В это время, запыхавшись, вбегает в лабораторию русоволосая девушка. Она явно чем-то взволнована, хочет что-то сказать, но, встретившись взглядом со Шмаковым, останавливается.

— Что стряслось, Катя? — спрашивает Леля. — Говори, не стесняйся.

Катя с минуту мнется.

— Опять этот Ваня Коробов. Ты бы только послушала, что он говорил Людке Песковой. — И, подбежав к Леле, шепчет ей что-то на ушко.

— А где Коробов? — спрашивает Леля.

— Вон он, разгуливает с тросточкой.

Леля распахивает окно, окликает Коробова:

— Ваня, подойди, пожалуйста.

— Могу!

— Вот что, друг милый, — говорит строгим голосом Карпова, — сейчас же пойди к Люде, извинись и пригласи в кино.

— Шутишь?

— Со мной, ты это знаешь, шутки плохи!

— Подумаешь!

— А ты думай себе, что хочешь, но сперва извинись перед Людой.

И Коробов пошел-таки в конторку, где дежурила у телефона Люда Пескова. Вечером я их встретил около клуба перед киносеансом...

Кажется, я уж засиделся тут с Лелей и Шмаковым. Чувствую, что пора уходить. Ведь Леля обещала Косте, что поговорит с ним о вчерашнем без свидетелей. Бедный парень, достанется ему сегодня на орехи! Ничего,