Пришлось отрывать войска и сюда, создавать новый фронт — если не уничтожить врага, то хотя бы блокировать район восстания. Из антибольшевистских действий выключились значительные силы терского казачества, вынужденные защищать свои станицы. Чтобы война не приняла характер межэтнической розни, сведения старых и накопления новых счетов между терцами и горцами, сюда, по просьбам атамана Вдовенко, перебрасывались кубанские и добровольческие части. Кстати, на этом фронте воевал в составе деникинской армии и будущий писатель Михаил Булгаков. В первую очередь, конечно, обстановка в Дагестане сказалась на положении Кавказской армии, тылам которой угрожало восстание и получавшей пополнения с Кубани, Терека, от горских народов.

Наступление группы Шорина нанесло ряд поражений и Донской армии, вынудив ее к отходу. В третий раз вступили большевики в область казачества. Но Дон был уже научен прошлым вторжением. Красной пропаганде больше не верили. Казачьи полки переходили в контратаки, цепляясь за каждый рубеж. Каждый шаг по донской земле дорого обходился красным. Из станиц слали подкрепления. Казаки повстанческого Верхнедонского округа по собственному почину снова объявили всеобщую мобилизацию от 17 до 70 лет. Слушали молебны и тут же вступали на передовую. Большевики оттеснили казаков на линию Хопра и Дона, но разрушить целостность фронта им так и не удалось. А когда попытались полезть на западный берег, 2-й Донской корпус генерала Коновалова нанес им контрудар и отбросил за Хопер с большими потерями.

В сентябре, подтянув свежие силы, красные снова навалились на казаков. Части 9-й армии вышли к Дону на участке в 150 км, захватив Вешенскую, Еланскую, Букановскую. Казачьи сотни в полном порядке отошли на правый, высокий берег реки, уводя с собой все плавсредства, и заняли здесь заранее подготовленные позиции. Хотя кадровые донские корпуса были отведены в тыл для пополнения и подготовки к новым операциям, а оборону держало ополчение взявшиеся за оружие старики, зеленая молодежь, инвалиды, нестроевые, — все попытки красных форсировать по бродам Дон были отбиты. Фронт стабилизировался. Наступление группы Шорина выдохлось, так и не выполнив намеченных задач.

А Украина в это время испытывала на себе последние дикие спазмы большевистского кошмара. Повальные реквизиции, массовые казни, голод, болезни и, несмотря на фронтовые поражения, бредовый бюрократический угар советской администрации, пытающейся перекраивать шиворот-навыворот и декретировать по-своему каждую житейскую мелочь. Особенно досталось Киеву, где сосредоточилось неимоверное количество всевозможных учреждений — и советских, и партийных, и военных, и репрессивных. Здесь беспрерывно работал целый букет конвейеров смерти — Всеукраинская ЧК, Губернская Ч К, Лукьяновская тюрьма, концентрационный лагерь, особый отдел 12-й армии. Они действовали в параллель, почти независимо друг от друга. Человек, даже каким-нибудь чудом, через знакомства и взятки, выбравшийся живым из одной мясорубки, мог быть тут же затянут в другую.

Киев познал на своей шкуре, наверное, все типы большевистских палачей, тут свирепствовала полная коллекция монстров. ВУЧК возглавлял знаменитый Лацис, палач-теоретик. Благообразный и внешне воспитанный, он проводил террор с латышской методичностью. И писал "научные труды" со статистическими данными и диаграммами, исследующими распределение расстрелов по полу, возрасту и сословию жертв, их временные и сезонные зависимости.

И подводил под свои данные теоретический фундамент марксизма. Был палач-грабитель Парапутц, племянник Лациса, наживавшийся на вещах убитых им людей. Были палачи-садисты Иоффе и Авдохин, прозванный "ангелом смерти", получавшие наслаждение от самого процесса убийства. Был палач-кокаинист Терехов. И палач-"романтик" Михайлов, изящный и франтоватый тип — он любил летними лунными ночами выпускать в сад голых женщин и охотился за ними с револьвером. Был идейный палач Асмолов, истреблявший людей с холодной большевистской уверенностью в том, что строит светлое будущее. Был палач-новатор Угаров, экспериментировавший в концлагере — вводивший там номера вместо фамилий, придумывавший и совершенствовавший тогда еще на "голом месте" лагерные порядки и систему уничтожения.

Чем хуже складывалось для красных положение на фронтах, тем страшнее они отыгрывались на местном населении. Согласно данным Центрального комитета Красного Креста, киевские чекисты почти поголовно были алкоголиками, кокаинистами, патологическими садистами, потерявшими человеческий облик и все сильнее, по мере своей «работы», выявлявшие отклонения в психике. Так что, когда по телевидению в очередной раз показывают фильм "Адъютант его превосходительства", сделайте себе соответствующую поправку, прежде чем глотать эту отраву. Ведь чистые и благородные герои фильма-и есть те самые киевские чекисты, тонувшие в крови невиновных. Только по официальным (большевистским!) данным, и только ЧК (не считая трибуналов и т. п.), в Киеве были расстреляны более 3 тысяч человек.

Но большевистское владычество на Украине уже шаталось. Деникинское наступление здесь продолжало успешно развиваться несколькими потоками. 3-й отдельный корпус ген. Шиллинга, выступивший с Акманайских позиций в составе 4 тыс. бойцов, вырос вдвое, вышел из Крыма и в начале августа при поддержке кораблей возрождающегося Черноморского флота занял Херсон и Николаев. А 1-й армейский корпус ген. Кутепова завязал бои на подступах к Курскому укрепрайону. Формировались новые полки и дивизии. В конце июля от Добровольческой армии отделилась группа ген. Юзефовича из 2-го армейского и 5-го кавалерийского корпусов (всего около 6 тыс. чел.) и начала наступление на Киев.

Одновременно с успехами деникинцев активизировались другие враги Совдепии. Поляки покончили с делами «внутренними», округлив свое государство за счет германских и литовских земель, Галиции, и двинулись на Белоруссию. 8 августа их войска заняли Минск. Их наступление захватило и северо-западную часть Украины — Сарны, Ровно, Новоград-Волынский. Вовсю развивал успехи Петлюра с оставшимися без родины союзниками-галицийцами. Его войска заняли Жмеринку, перерезав железнодорожное сообщение между Киевом и Одессой. К этому времени относится новое стремительное «вырождение» петлюровцев. Ядро галицийских "сечевых стрельцов", внесшее основной вклад в победы над красными, быстро обрастало отрядами повстанческих «батек», спешивших получить от Петлюры чины, вооружение, денежное содержание, но по сути сохранявших партизанскую организацию, плохо управляемую и мало боеспособную. Многие входили в подчинение "головного атамана" чисто номинально. Поэтому и оказалось имя этого идейного националиста, враждебного к русским, но достаточно честного, измазанным всякой грязью, вроде грабежей и еврейских погромов. Известно, что самим Петлюрой такие действия строго запрещались (и подтверждение этому можно найти даже у большевика Н. Островского).

Разбитый Махно, отступая по Правобережью Днепра под белыми ударами, в августе оказался прижатым к петлюровскому фронту. Ни малейшей симпатии к националистам и "головному атаману" он не испытывал. Но положение было безвыходным, и Махно вступил в переговоры о переходе на сторону Петлюры. Идеологические аспекты союза батьку нисколько не смущали. Когда требовалось, он легко менял ориентацию и альянсы. Переговоры прошли успешно. Махно сдал на попечение украинского Красного Креста своих многочисленных раненых, а сам с остатками воинства вошел в подчинение Петлюры и занял участок фронта в районе Умани.