Ромик, наоборот, испытывал возбуждение, азартно принимал стойку, для него начиналось самое интересное. Вероника закатывала на это глаза и сжимала губы.

Карский Николай Уелович тоже менялся на глазах. Лицо, еще секунду назад с напыщенной ухмылкой, с высокомерно задранным носом и одной надменно вздернутой бровью, буквально сползло с остеопата, вместо него осталась белая пустая маска с холодными каплями пота на висках.

– Ордер на арест мы получим с минуты на минуту, естественно у вас есть возможность позвонить, кому вы пожелаете.

За окном раздался грохот. Будто небо треснуло, как арбуз. Ливень заколотил по окну и по карнизу с такой силой, что заглушил разговор в комнате. Гроза, нараставшая последние несколько дней, наконец, разразилась.

Егерь встал и выключил кондиционер, распахнул окно. Шум воды стал еще громче.

Остеопат был у них в руках. Егерь не сомневался, сейчас из него водопадом польются признания. Нет ничего более жалкого и трусливого, чем преступник, пойманный и прижатый к ногтю. Егерь подождет.

Одного Егерь не ожидал. Признание остеопата и ему принесет множество сюрпризов.

Глава 41

Вязкое состояние полудремы. Оно облепляло Повилику, словно темное влажное облако. Девушка не спала и не бодрствовала. Осознавала и видела все, что происходит вокруг, но какая-то непонятная пелена накрывала ее, прижимала, сковывала, не давала выбраться и стряхнуть наваждение.

По лобовому стеклу нещадно лупил дождь. Сплошной поток воды размывал огни домов и витрины магазинов, фигуры спасающихся от стихии людей. Щетки не успевали счищать воду и лишь беспомощно барахтались в луже, но Повилика не находила в себе сил повернуть рычаг, чтобы прекратить их агонию. Она ненавидела это состояние. Едва влипала в него, словно муха в паутину, как перед ней начинали ползти призраки прошлого. Обрывками картинок, являлись все ее прошлые жизни. Она как наяву видела костры до небес и снопы искр, расчерчивающих ночное небо. Чувствовала гладкие круглые бусины, побрякивающие на теле, легкие прикосновения кожаной бахромы. Мышцы легонько дернулись, вспоминая дикие несуразные движения.

Она почувствовала запах пудры, услышала торжественные звуки скрипки и арфы. Шелк и муар скользнули по коленям. Нет, конечно, на ней были джинсы и водолазка. Никакого шелка. Лишь мокрый хлопок.

В своих видениях она всегда видела танцы. Тело вспоминало даже хореографию. Куда вертеть головой, в какую сторону вскидывать ножки и вести рукой. А вот лиц она не видела. Никогда. Будто их и не было вовсе. Как ни силилась, а не могла вспомнить ни одной черты.

Она не запоминала их. Ни выверенных и загнанных в ловушку, ни случайных. Того, чья вина подняла ее из могилы, она не помнила совсем. Вереница лиц давно перестала быть местью. Никакой злобы или обиды. Ничего. Просто безликий ресурс. Помнит ли тигрица в морду каждую, съеденную ею антилопу? Считает ли птичка зернышки, что клюет, личностями? Вряд ли.

Вот и Повилика не помнила. Оттанцевала. Ее личное понятие, личная терапия. Оттанцевать можно все. Обиды, горе, печали, просто плохое настроение и мелкие распри.

В танце она забывала обо всем. Мир отодвигался. Со всеми своими невзгодами и ядом. Впрочем, с радостями тоже. Танцы невидимой, но прочной, бронированной стеной, защищали ее от всего.

Она часто встречала такую особенность танцев.

Карина, уже взрослая, лет за сорок, танцевала у Виринеи в студии. Спокойная и уверенная на первый взгляд. Три года, проведенные в клинике для умалишенных, казалось, не оставили на ней следа.

– Оставили, – спокойно рассуждала она. – Просто я все оттанцевала.

Ее бросил муж. Ярко и неожиданно. Привел в их квартиру беременную любовницу. Выставил за дверь с небольшой дорожной сумкой.

Мир рухнул. Жизнь закончилась. Ее просто выкинули куда-то на помойку. Развод прошел электронно. Ей просто пришло сообщение из приложения Госуслуг, что ее 17 лет брака закончились. Квартира, оказалась, давно принадлежит свекрови. Она никто. Без поддержки и без работы. С навыками заботы о семье, которой теперь не было. Неделя у не слишком близкой подруги, три ночи на вокзале. Трясущиеся руки, пустой взгляд и полное непонимание – как так? Положение спасла дочь, оказавшись злобной падчерицей. Пятнадцатилетняя девочка надела на себя абсолютно непроницаемый панцирь бесчувственности и принялась изводить мачеху совершенно зверскими способами. Никто и представить не мог, что нежная, спокойная и ранимая девочка, владеющая тремя языками, занимающаяся балетом и живописью, окажется способной на подобное. Даже она сама она не подозревала. Но безвыходность заставляет людей совершать немыслимые поступки: запугивать, подкладывая змей в кровать и тарантулов в шкаф, мертвых мышей в кастрюли, размазывать по полу кровь и фекалии, включать трассовую музыку на заставляющую сходить с ума громкость и травить, добавляя в еду лошадиные дозы снотворного и транквилизаторов. Против дочери оружия у отца не нашлось. И отвезя молодую жену в больницу на сохранение беременности, бывший супруг приобрёл для Карины крошечную хрущевку на окраине города.

По крайней мере, не вокзал. Теперь женщине требовалось очень много сил, которые полностью уходили на проезд: из дома, который организм не принимал как свой, до работы, на которой трясло и тошнило. Вечером обратно. Утром снова на работу. Она бесконечно ехала по обочине жизни в старом дряхлом автобусе, потом в троллейбусе, затем в вонючей полусломанной маршрутке. В психушке под успокоительным ей казалось, что она уже в гробу. Только закопали раньше, чем она окончательно умерла, и теперь она ждет, когда умрет. Она видела какие-то чужие лица, они склонялись над ней. Что-то говорили. Иногда чувствовала иголку, царапавшую по вене, тогда накрывала тьма бесчувственности с привкусом лекарства.

Повилика знала это чувство могилы. Она до сих пор ощущала его кожей. Запах сырой земли и страха. После такого, если рождаются заново, то совсем другим человеком.

Карина родилась. Нашла другую работу, поменяла квартиру и пошла на танцы, чтобы просто чем-то занять себя вечерами. Оказалось, есть целый мир. Он яркий, шебутной и вкусный. Есть другие женщины. И удивительно, после пережитого предательства, но мужчины! Они смеются, танцуют, ходят в рестораны и ездят к морю. Они ненавидят начальство и коллег, воюют со свекровями и воспитывают детей. Шьют костюмы для танцев и покупают правильную обувь.

И этот мир теперь был у нее. И в нем помещалось огромное количество людей, а не только ее бывший и дочь. В мире были фламенко, танец живота, боди-балет и, наконец, полдэнс.

Однажды коснувшись пилона, от ладони до пятки пробежала лавандовая молния. Эта тонкая изящная ниточка привязала Карину к шесту навсегда.

– Я оттанцевала, – легко пожимала она