– Да, святой отец, – кивнул я. – Через час выезжаем.

– По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там, – ни с того ни с сего затянул Лис.

– Почтеннейший господин Рейнар! – Брат Адриэн, не дослушав скорбное повествование о жизни моряка, который красив сам собою, перебил вдохновенного певца. – Прошу вас позволить мне переговорить сссс… вашим другом с глазу на глаз.

– Ну вот, опять! – взрыднул Рейнар. – Как собаку на мороз, невзирая на былые заслуги! «Все равно я буду подслушивать, так что секретничайте на здоровье!» – Д'Орбиньяк чопорно откланялся, старательно подметая пол перьями своей шляпы.

– Мессир! – начал наш полковой капеллан. – Мано сказал, что ваше истинное имя Шарль? Шарль де Бурбон, герцог де Бомон. Это верно?

– Да, преподобный отче, – согласно кивнул я. – Прошу простить, что я невольно ввел вас в заблуждение. В том нет моей вины. После проклятой раны в Лувре я ничего не мог вспомнить. Лишь только в октябре, много позже коронации, я вновь обрел память.

– Как дивно порою ступает по земле промысел Господний, – покачал головой бенедиктинец, выслушав мои слова. – Как дивно и замысловато. Должно быть, сейчас вам непросто осознавать себя совсем иным человеком, чем тот, коим вы мнили себя столь долго.

– Я уже свыкся с этой мыслью, отче, – вздохнул я, поправляя шпагу. – Цезарю – цезарево, Богу – Богово, а всем остальным – все, что останется после дележа пресловутой монеты.

– Да-да, конечно, сын мой, – потупил глаза монах. – Смирение и попрание гордыни – великие черты для христианского государя.

Знай я брата Адриэна чуть поменьше, я бы, может, решил, что он оговорился, именуя собеседника государем, но бесконечные диспуты софистов и занятия матерью всех наук логикой в стенах Сорбонны, несомненно, привили старательному ученику высокое искусство не оговариваться попусту.

– Но, святой отче, – деланно веря в случайность, поспешил поправить я, – вы наделяете меня чужим титулом. Герцог де Бомон – не лев, а лишь тень льва.

– Тень, – задумчиво протянул брат Адриэн. – Помните мой дорогой Шарль, когда-то на привале, по дороге в Понтуаз, я рассказывал вам о предсказании мэтра Руджиери. Тогда на стене, среди выведенных магом будущих королей Франции Екатерина Медичи узрела тень Генриха Наваррского. Тень нашего льва. Не правда ли, забавно, мессир?

– Я не ищу себе иной доли, кроме той, которая предназначена мне судьбой, – уклончиво ответил я.

– Судьба – весьма странная вещь. Ведь подумайте сами, – брат Адриэн сделал паузу, давая мне возможность сосредоточить внимание на его следующем тезисе, – баронесса де Миосанс держала вас в своем замке вблизи вашего брата, когда вы были совсем еще крошками. Стоило какой-нибудь невнимательной горничной или же кормилице, радеющей за будущее своего питомца, поменять детей в колыбелях, и вот получается, что вы, а не ваш брат – первенец Жанны д'Альбре и Антуана де Бурбона.

– Но этого не случилось, преподобный отче, – с полной уверенностью заверил я.

– Вы можете мне в этом поручиться? – коротко поинтересовался бенедиктинец.

Конечно же, я мог в этом поручиться. При желании, вероятно, даже мог предоставить выписку из церковной книги, из которой недвусмысленно вытекало, что самозваный Шарль де Бурбон одновременно и на двенадцать лет старше, и на четыреста лет младше своего «братца». Но к чему так расстраивать ни в чем не повинного человека!

– Молчите? – торжествующе проговорил брат Адриэн. – Вот то-то и оно. Никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть этого.

– Как вас понять? – все еще пытаясь прикинуться идиотом, спросил я. – Мой брат – законный король Наварры, если предсказания о его судьбе истинны, он будет законны" королем Франции.

– Сын мой, закон Господа нашего выше законов, сочиняемых выпускниками факультета «правоведения» Сорбонны, как и сам Он выше любого – будь то клирика или епископа. Бог же дарует власть королям не для того, чтобы они, погрязнув во грехе, упивались плодами ее. Ибо кому много дано – с того много и спросится. Мне ли рассказывать вам, мессир, что справедливость и защита веры есть первейшие добродетели всякого монарха?

– Это так, святой отче. Но лишь суд Божий может установить здесь, что истинно, а что нет, что гибельно, а что свято.

– Ваша мудрость делает вам честь, месье, – одобрительно кивнул вдохновенный проповедник. – Но если суд Божий вынесет вердикт в отношении вашего брата, готов ли будет его преемник принять из разжавшихся пальцев скипетр?

– Вы полагаете преемником меня, святой отец? – изображая на лице удивление и настороженность, спросил я.

– Так полагают многие, очень многие, – поспешил заверить меня благочестивый святоша.

– Но откуда же многим известно о нашей семейной тайне? – озадаченно поинтересовался я.

– Ничего не скрыто от ока Господнего, – туманно пояснил брат Адриэн. – И если вы, как подобает верному сыну Церкви, решитесь следовать вышнему предначертанию – сила ваша умножится тысячекратно, ибо вы будете подобны кораблю с парусами, повернутыми под ветер!

– «Слышь, Капитан, мне сдается, шо пора объявлять уединенцию оконченной. А то, не ровен час, навернет тебя преподобный из самых благих намерений табуретом по башке – где потом очередного Фауста искать будем?» – начал стращать меня Лис. – «А если серьезно, сдается мне, шо-то брат Адриэн уж очень густо темнит. Отчего бы вдруг бедному слуге Божьему так печься о престолонаследии?»

– «Это ты верно подметил», – подтвердил я. – «Для скромного монаха-бенедиктинца брат Адриэн не по горлу кусок хватает. Но ведь, если присмотреться, он-то у нас не такой уж и скромный, не правда ли? Попробуем-ка раскрутить его на откровенность, а то так, вокруг да около, отче может часами ходить».

– Падре, вы хотите, чтобы я вновь стал Генрихом Наваррским? – в упор глядя на святого отца, отчеканил я.

Мой прямой удар ухнул в пустоту.

– Сын мой, я уже говорил, что одному Богу ведомо, ошибались ли вы прежде, именуя себя подобным образом, или сейчас, называясь герцогом де Бомоном.

– Быть может, быть может. Но я принял твердое решение и через несколько дней покину Францию, чтобы никогда более сюда не возвращаться.

– Но Шарль, одумайтесь! Разве не перст Божий мы должны узреть в том, что вы с братом созданы столь похожими? Не свидетельствует ли это о том, что один из вас должен исправить ошибки, допускаемые другим.

– Я принял решение, почтеннейший брат Адриэн, – жестко отрубил я. – А как вы имели возможность убедиться, я своих, решений не меняю!

– Не могу сказать, чтобы это было умно, – вздохнул монах, разводя руками, – но воля ваша. Быть может, мы еще вернемся к этой теме. – Он направился к двери, смиренно наклонив голову и потупив очи долу. Да, вот еще что! – Монах остановился, не дойдя шага до двери, и вновь повернулся ко мне. – Чуть не забыл! Нынче на сон грядущий читал житие святой Бригитты и с грустью вспоминал о вас.