Охочусь за призраками. Камень – словно кожа, но давно остывшая.

Она помнила, что раньше здесь все было по-другому. Бурлило жизнью. Стражники и гости, просители и слуги, жрицы и повитухи, данники и ученые. Заложники. Каждый и все до единого кружатся, подхваченные им одним принадлежащими потоками, словно пульсирующая в сердце кровь.

Теперь она шла вдоль узкого коридора, стук сбитых каблуков ее сапог отдавался эхом меж стен. Проход куда более тесный, чем прочие, а ступени спиральной лестницы, уходящей вверх в самом его конце, низенькие и сильно истертые. Она застыла на месте, негромко вздохнув, – оттуда, сверху, на нее подуло легким сквозняком. Я это помню. Сквозняк сверху. Я помню его. На своем лице, на шее. И ниже, вокруг голых лодыжек – я здесь на бег переходила, – но когда? Наверное, еще ребенком. Да, ребенком. Только когда? Она поднималась по лестнице, раз за разом шаркая о стену правым плечом. Наклонная поверхность камня над головой тоже казалась давяще близкой.

Почему я бежала?

Возможно, предчувствовала то, чему предстоит наступить. Вот только укрыться тому ребенку все равно было негде. А как иначе? Теперь она снова здесь, а прошедшие столетия сделались такими же твердыми, как окружающий камень. Не надо больше бежать, дитя мое. Все уже случилось. Не надо бежать, даже сама память об этом мучительна.

Сандалат оказалась на самом верху. Небольшая мощеная камнем площадка и дверь из черного дерева, врезанная в арку. Железная ручка – три звена цепи, переплетенные так плотно, что образовалось кольцо. Она уставилась на нее, вспоминая, как поначалу ей приходилось тянуться, чтобы достать до ручки, а потом дергать изо всех сил, чтобы дверь распахнулась. Комната Заложницы. Где ты рождена, где заключена до той самой поры, пока тебя не отошлют. Пока кто-то не явится, чтобы тебя забрать. Комната Заложницы, дитя мое. Ты даже не понимала тогда, что это означает. Нет, это был просто твой дом.

Она протянула руку и взялась за кольцо. Дернула один лишь раз – с другой стороны что-то отломилось и со звоном упало на пол. Ох… нет, нет, нет…

Она открыла дверь.

Кровать наполовину просела. Насекомые изгрызли покрывала, пока те не рассыпались в труху. Многие тысячи поколений тех же насекомых гнездились в матрасе, так что и от него мало что осталось. Сожрали они и восковые свечи в серебряных канделябрах, все еще стоявших на массивном туалетном столике из черного дерева. Полированное зеркало над столиком покрылось полуночного цвета пятнами. Ставни на широких окнах были некогда плотно закрыты, о чем теперь напоминала разве что груда крепежа на полу.

Сандалат ступила внутрь. Еще не видя, но уже зная, что` найдет.

Дверь была на засове изнутри.

В проходе, ведущем к Кабинету Занятий, она обнаружила мелкие, хрупкие кости последней заложницы. Почти все, что осталось от ребенка, съели мыши, о положении тела – распростертого между двух комнат – можно было судить разве что по еле заметным серым пятнам на полу. Зубы рассыпались, словно бусины лопнувшего ожерелья.

Я знаю, что ты чувствовала. Знаю. Резня в цитадели, доносящиеся снизу вопли, запах дыма. Всему миру наступал конец. Мать Тьма отвернулась. Грезы Аномандра об объединении пылью протекли у него прямо между пальцев. Население бежало – бежало прочь от самого Куральд Галейна. Миру конец.

Она опустилась на корточки, вглядываясь в останки. Дитя? Ты – это я? Но нет. К тому времени меня здесь уже давно не было. Меня отправили исполнять собственную миссию – которую я провалила. Я шла Галлановой Дорогой, в толпе беженцев. Слепой Галлан выведет нас к свободе. Надо лишь следовать за незрячим провидцем. Надо только верить его видениям. О да, дитя, безумие всей затеи было, если можно так выразиться, очевидным. Однако Тьма в тот день была холодной как никогда.

И все мы в тот день были слепцами.

Маленькая заложница никогда бы не покинула своей комнаты. В самую первую очередь ее научили послушанию. Раз уж ей велели быть здесь, она просто задвинула хлипкую защелку, уверенная, что дверь уже никто не откроет – мы все в это верили, каждая по очереди. Она служила нам защитой. Символом независимости. Защелка, которую взрослый анди легко сломал бы одной рукой.

Вот только никто не пришел развеять твою иллюзию безопасности.

Защелка защищала тебя от всего происходящего за дверью. И оказалась самым прочным из всех возможных барьеров.

Она осела еще ниже, привалившись плечом к стене коридорчика.

Я одновременно и королева, и заложница. Никто не может забрать меня отсюда. Пока не решат, что пора. Никто не может сломать защелку. Пока в том не возникнет необходимости. А до тех пор смотрите, как царственно я восседаю на троне. Застывшая, словно изображение на рельефе. Вот только заплакать она не могла, во всяком случае по себе. Как она ни бежала, все же оказалась именно здесь и именно сейчас. Как ни бежала.

Какое-то время спустя она все же поднялась на ноги, вышла обратно в комнату. И стала вглядываться в то, что от нее осталось, в покрытом пятнами зеркале. Какие-то фрагменты, кусочки, незаконченная карта. Только посмотри на меня. Ты же смотришь сейчас на меня – наконец-то смотришь. Я чувствую, как у тебя в сознании что-то шевельнулось. Нетерпение, желание поскорей уйти куда-нибудь прочь – прочь из этого черепа, от этих глаз. Отчего твое сердце сделалось столь холодным, что ты так поспешно отказываешься от очередной боли, очередной потери?

Тогда беги. Продолжай свой путь. Беги отсюда, забудь про этот коридор, найди другие места, которые жалят больней – так, чтобы хоть что-нибудь почувствовать.

Сандалат развернулась и пошла. Через дверь, вниз по спиральной лестнице. Можно и без призраков обойтись, решила она. Ни малейшей необходимости замечать их, пусть даже краешком глаза. Пустые коридоры и гулкие палаты – уже сами по себе призраки, пробуждающиеся при ее появлении, медленно тающие, стоит ей уйти. Словно комнаты в твоей памяти. Заходишь внутрь, вызываешь перед собой изображения, заново переживаешь чувства, потом уходишь. Но что-то все же забираешь с собой. Всякий раз забираешь. Твои движения заставляют виться пыль. Ей хотелось выть.

– Мать Тьма, теперь я понимаю. Я снова заложница.

Она умерла – утонула? – в прибое на далеком берегу. Конец долгого мучительного пути – жалкий, позорный конец. Бултыхание во мраке, легкие заполняет жгучий холод – так все и было? Наверное.

Там, на дороге, нас нагнал Силкас Руин. Раненый, подавленный – но он сказал, что заключил альянс. С князем эдур – или уже королем? Если и так, недолго ему оставалось править. Эмурланн был разрушен, разодран на части. Ему тоже пришлось бежать.

Альянс потерпевших поражение, альянс беженцев. Они собирались открыть врата в другой мир. Чтобы найти там покой, исцеление. Мир, где нет трона, за который нужно драться, скипетра, которым надо размахивать, режущей лоб короны. Они должны были забрать нас туда.