Просто что-то не додавала, но пробивала в кассе.

Работавшие подносчиками и подавальщиками арестанты ежедневно подворовывали и подъедали федеральный товар. Плюс всяческая усушка-утруска. В результате бремя компенсации перекладывалось на зэковские слои населения.

Америка не открывалась – таким же макаром действовали «на воле» страховые компании, выплачивающие тысячи долларов за подставные и срежиссированные автомобильные аварии.

В третьем окошке трудился доброжелательный дядечка предпенсионного возраста. Мне он всегда напоминал побитого временем сенбернара.

Я стремился попасть на спецобслуживание именно к нему.

Только мистер Паркер отвечал на наши вопросы, позволял быстро рассмотреть какую-нибудь этикетку или добавить к заранее поданному списку забытый шампунь.

К сожалению, магазинная фортуна ко мне не благоволила, и в большинстве случаев я попадал к черной расистке Большой Маме или к доктору Менгеле из первого окна.

Все три продавца в погонах устроились совсем не плохо. Можно сказать – сказочно. Особенно по сравнению с их вольными коллегами.

Каталажные приказчики-кассиры явно не перетруждались, работая спустя рукава всего лишь четыре дня в неделю. На воле продавцы за такой же труд получали в несколько раз меньше. Торгаши из ВОХРы, в первую очередь считались «федеральными исправительными офицерами» со всеми вытекающими из этого сладкими последствиями.

Короче, ребятам повезло – «жизнь удалась!»

Синекура синекуристая…

Рассматривая «крутых парней» – тюремных продавцов, учителей, кухонных завпроизводством, инженеров и социальных работников, посвятивших свою жизнь охране общества от преступников, я почему-то часто представлял их в кругу друзей и соседей за праздничным барбекю. Или в баре за бутылкой вонючего американского пива «Будвайзер».

На вопрос подвыпившего приятеля о месте работы в большинстве своем обрюзгшие и закомплексованные вспомогательные тюремщики наверняка гордо выпячивали грудь и показывали жетон офицера-героя: «I am a federal correctional officer!»[444]

Со всеми вытекающими последствиями – страховками, длительными отпусками, ранней пенсией и прочими благами.

Профессия надзирателя в США активно воспевалась и гламуризировалась. Газеты и телевидение, включая русскоязычный рупор «Новое русское слово», называли их «the baldest» – «самыми смелыми» и яростно зазывали в свои ряды.

…Ассортимент «товаров» и «продуктов питания», набранный крупным двенадцатым шрифтом, легко разместился на двух сторонах стандартного листа. Восемь с половиной инчей[445] в ширину и одиннадцать – в длину.

Чудо-список легко вобрал в себя все многообразие мирового капиталистического производства. На несколько лет меня избавили от дилеммы – что и где покупать. На самом деле в чем-то даже и удобно: что хавать или чем подмываться, за меня решало всезнающее Бюро по тюрьмам.

К тому же заботливые власти оберегали заключенных от утомительных походов по магазинам. Сказочная тюремная лавка вобрала под своей крышей все, как в той старой считалочке времен моей бабушки – «ленты, кружева, ботинки – что угодно для души»: галантерею – промтовары, бакалею-гастрономию, аптеку – парфюмерию, соки-воды, булочную-кондитерскую.

«Вы поедете на бал?»

Лично я магазинную терапию сильно уважал. Благодаря поддержке извне у меня была возможность тянуть пенитенциарную лямку более-менее достойно. Как, впрочем, и у 95 процентов русскоязычного преступного «коммьюнити»[446]. В отличие от прочих племен и этносов наши семьи и друзья регулярно подкармливали своих непутевых сидельцев.

Получив через вездесущий «Western Union» очередное денежное впрыскивание, я погружался в психотерапевтическое священнодейство – заполнение бланка заказа. Лист, простой карандаш, калькулятор, долговые расписки: свои и чужие. Вдохновленный исторической сентенцией М.С. Горбачева про «экономную экономику», я прилежно старался свести дебит с кредитом.

…Среди прочих благ «каталог» федерального исправительного заведения Форт-Фикс предлагал в самом минимальном ассортименте:

* напитки – пепси-колу, воду, искусственный апельсиновый и кошерный виноградный сок, сухое молоко, растворимый компот Kool-Aid;

* колониальные товары – кофе Maxwell и Espresso, чайные пакетики, какао-порошок, энергетическую смесь Gatorade;

* супы – знаменитая простотой приготовления и отвратительным вкусом продукция фирмы Ramen – куриные брикеты или пластиковые стаканчики с суповой заготовкой;

* чипсы – любимое кушанье местных бандерлогов – Nacho Chips и Herr`s Original – производства какой-то левой фабрики-кухни;

* закуски – попкорн, прецелз, кукурузные сырные палочки, арахисовое масло и прочие «здоровые и нежирные» перекусы;

* бакалею – мед, соль, перец, майонез, горчицу, джем, сахар, плавленые сырки, кетчуп;

* печенье и крэкеры – самый большой отдел – сверхизобилие сладких и вреднючих «кукиз»[447]: ванильных, шоколадных или фруктовых;

* зерновые – ватный хлеб Wonder Bread, бублики – «бейглз», пончики, рис быстрого приготовления, лепешки питы и сверхпопулярную 850-каллориевую сладкую медовую булочку в шоколадной глазури «Honey Bun» за два пятьдесят;

* по-настоящему здоровую снедь – хлопья Granola, протеиновые батончики Ultra Fit, орехи, овсянку, витамины С, В, Е. В этом отделе я старался затовариваться по полной программе. Как, впрочем, и в следующем;

* рыбу и мясо – валютную макрель-скумбрию, надоевший до тошноты серый тунец, дорогущую консервированную курицу, третьесортную горбушу-salmon и вариации на тему «завтрак туриста» в томатном соусе;

* колбасы – еще один любимый отдел афроамериканцев и берущих с них пример латиносов. Страшную на вид четырехдолларовую колбасную какашку Summer Sausage, резиновые вареные сосиски в пластиковой упаковке, а также запаянные в вакуум жирнючие-прежирнючие салями и пипперони.

Последние изделия, будучи разогретыми в единственной на 350 человек микроволновке, будоражили мое увядшее обоняние. Я продолжал упрямо держаться подальше от подкопченных соблазнов и в ужасе думал, как поведет себя мое тельце в будущем.

Чтобы хоть как-то разнообразить опротивевшие мне рыбные консервы – источник сверхполезных жиров «Омега-3» и необходимых для новообращенного силача Бамбулы белков – я пускался в эксперименты.

До попадания на нары я не очень-то верил в книжные рассказы магаданских политкаторжан, что даже красная рыба может надоесть буквально до тошноты. Но все оказалось чистой правдой.